ЗАКЛАНИЕ

____Пришла пора тебя знакомить с местом, где я нахожусь и где пишу; вернее, даже, нет, не с местом, а с людьми. Описывать природу, экстерьер пансионата я возьмусь позднее, хотя уж стоит ли мне медлить, когда пансионат всего лишь белое пятиэтажное строение с открытыми галереями и большими панорамными окнами. Мой номер тоже ничего собой из ряда вон не представляет; мне бы хотелось называть его сардонически, как «келья», или даже нечто вроде «мой уютный саркофаг», однако написать подобное не могут даже мои задиристые пальцы, и ведь решительно не оттого, что это будет чересчур кощунственно, а потому что номер мой, самый простой и незамысловатый, выполненный в духе всего того, что понимается под шведским словом lagom, помимо прочего, имеет в высшей степени комфортную кровать, изрядное пространство между мебелью, свою уборную с эргономичными приборами и, как здесь пишется в буклете, «panoramic windows with mountain view», хотя горами эти холмики назвать довольно сложно, но, однако, ради справедливости нужно сказать, что вид из моего окна отменный, особенно если вставать в рассветный час, до верха убирать тяжёлую блэкаутовую штору и смотреть на то, как эти холмики штурмует утреннее солнце.
____Освоившись с пространством, можем перейти и к людям. Тебе не кажется, что в этом есть какой-то привкус вероломства, когда украдкой сплетничаешь о своих соседях. Наверно, так оно и есть, но я описываю не за тем, чтобы указывать тебе на их изъяны или открывать их тайны, а с одной лишь целью — отразить всех тех, кто здесь меня обыкновенно окружает.
____Вот, например, неподалёку от меня, возле клумбы с прекрасными цветами: астрами, георгинами, маргаритками и розами, из которых, если кто-нибудь их соизволит срезать и поставить в вазу, получится такое цветовое ассорти, что этот плод флористики, уверен, будет достоин кисти самого Игнаса-Анри-Жана-Теодора Фантен-Латура — мне было всегда любопытно, откуда у него такая страсть к цветам, и не из детства ли она, и не от матери ли его Елены — располагается накрытый белой скатертью кофейный столик, в общем-то, высокий, за которым, погружённый в логические головоломки, теснится как физически, так и ментально старый бухгалтер, ведь он не только несколько широк и полон для такого, если соотносить с его размерами, хрупкого венского стула с изогнутыми ножками, но и душевно разобщён: пытается на этом стуле усидеть вдвоём, поскольку шахматную партию, которую ведёт уже несколько месяцев, разыгрывает в одиночку, поочерёдно делая ходы то белыми, то чёрными фигурами и никак не может одержать победу над самим собой. Я с ним не говорю, не говорил ни разу, я просто наблюдаю за его игрой, хотя, конечно, игрой это сражение ума назвать довольно сложно, потому как пару месяцев назад, в самом начале, мне так рассказали, он потерял достаточно фигур и пешек с обеих сторон доски и теперь не может сходить так, чтобы убавить хоть одну, да и вообще если ему за день удастся сделать десять или более ходов, то это уже ассоциируется со скоростями спринта, ведь в этой длинной партии не установлено временных ограничений на обдумывание хода, и никому из двух соперников в его мозгу не может и грозить цейтнот. Последнее событие, что помню, было, когда чёрный конь попал под вилы, думаю из-за зевка.
____На летней веранде, где установлен телевизор, традиционно восседает общество старушек, я называю его «ковен». Сейчас рассказывать о них у меня нет ни малейшего желания, им нужно посвящать не то чтобы абзацы, а отдельные трактаты, такого яркого нагромождения причуд и предрассудков я давно не видел. Вся логика и их мышление мне собой напоминает то, как формируются кораллы, когда одно сплетается с другим, растёт на третьем и никак не соотносится с настоящим миром.
____У моря — хорошо б туда спуститься — множество людей из нашего пансионата. Постояльцы купаются и загорают на шезлонгах, берег — галька. Перечислять всех постояльцев нет никакого смысла, они, как и старушки, восседающие на веранде, принимают ванны, проходят все эти бальнеотерапевтические процедуры, что я избегаю, затем иные попадают на приёмы к своим врачам, едят таблетки, делают уколы, идут на ЛФК и физиотерапию, — некоторым методам последней я не доверяю — занятия в кружках и, чёрт его знает, что там ещё. Так вот, из всех, кто здесь сейчас, а время полдень, потому сиеста, мне любопытна одна пара, может, оттого, что они молоды, а может, потому, что пары без детей здесь редкость, а может, вовсе оттого, что парень, как могу судить я, в отличие от спутницы своей ничем не болен, он посещает спа-процедуры, но талассотерапию явно прописали не ему. Тебе охота знать, на чём основывается моё умозаключение? Хорошо, тогда следи за импликацией. Его подружка имеет общий стол с бухгалтером, у них отдельная диета, а у бухгалтера, как говорят, случился перитонит из-за прободной язвы, и в это я охотно верю, также полагая, что всё, что кажется на теле тучного бухгалтера лишь красными прыщами, на деле же является последствием такого осложнения, как сепсис. Я также часто вижу молодого парня, в одиночку сидящего у моря и читающего книгу, когда же его спутница присоединяется к нему, то, как правило, идёт со стороны медицинского корпуса, где проводят все эти процедуры и сидят врачи, и потому тот корпус я нарекаю про себя «виварий»; как видишь, многому я здесь успел присвоить наиболее соответствующие их сути имена. Так вот, на этих заключениях основывается моё предположение или, вернее, вывод.
____Довольно миленькая пара. За ними интересно наблюдать, наверно, даже потому, что они всех остальных живее, они так молоды, наивны, что не чтят за благодать монотонность бытия и чёртову его размеренность. Мне кажется, что некоторые люди умирают раньше, чем за ними, в общем-то, приходит смерть. Конечно, умирают не в физическом смысле и, упаси бог Яхве, которому так часто молятся иные христиане, не в духовном, а скорее в эмоциональном, отсюда частые разводы и измены, когда один, как будто уже умер, приготовился к могиле, а другому хочется дышать. Но и они, нужно признать, заражены общей проказой, парадигмой выглядеть благообразно. Забавные же люди существа, везде и перед всеми пытаются они казаться лучше, нежели есть на самом деле, всем нужно соблюдать какую-нибудь позу, казаться образованней, воспитанней, казаться более красивыми, лишёнными несчастий, недостатков. Я помню даже как в начале, когда я только заселился, меня пригласили на одно собрание, где глупые старухи, старики и тётки, коим, видимо, здесь делать вовсе нечего, сидят в кругу и обсуждают там свои проблемы, я честно слушал этот бред полчаса, после чего сказал им, что мне нужно удалиться. В тот же вечер ко мне подошла одна из женщин и спросила, отчего ушёл я. Ответил ей, что было там неинтересно. Я ей врал. На замечание её, что этим я могу снискать себе репутацию одиночки, я не сдержался и ответил, дескать, лучше находиться одному, чем слушать этот бред. Мне было лишь смешно, подумать только — репутация! Им грезится, что репутация у человека наличествует изначально, а не зарабатывается трудом, деяниями, достижениями.
____А вот ещё один не менее увлекательный субъект. Мужчина лет за сорок, может быть, ему уже почти и пятьдесят. От солнечных лучей кожа его имеет тёмный медный цвет. Физически он крепок, даже, я б сказал, подтянут, но всё же годы как-никак берут своё. В манере поведения его имеется развязность и нарочитая наглость, мне кажется, что от его внимания не удаётся скрыться никому. Мне любопытно наблюдать, с каким видом он что-нибудь такое делает или к кому-нибудь подходит. Сейчас он только вышел из воды и потому, идя до своего шезлонга, выглядит так, будто это именно с него Мунк рисовал «Мужчины на пляже», таким же бравым видится он сам себе, таким же мускульным самцом, недостаёт ему ещё снять плавки. Не понимаю, что он здесь забыл…
____Справа от меня слышится шуршание и хруст полипропиленовой упаковки, я поворачиваю голову. Ребёнок лет восьми распаковывает мороженое. У современного человека это, вероятно, уже условный рефлекс, поворачивать голову на шелест полипропилена и фольги, ведь эти звуки нам напоминают о предвкушении чего-то сладкого, хотя, конечно, это можно объяснить и проще: ориентировочный рефлекс, который Павлов называл рефлексом «что такое». Мне даже захотелось шоколада. Забавно, как мы схожи с теми же домашними котами, что бегут на хруст паучей или сухого корма.
____Ко мне приближается семейство, его я здесь уже видал не раз, они, как видно, направляются в посёлок. Уверен, что, не обратив внимания, они проследуют мимо меня. Достаточно типичная картина: кудлатый паренёк, одетый кое-как, в очках с большими линзами — я знаю, у него астигматизм, — пузатый низкорослый мужичок, отец семейства, и, ростом, может быть, чуть выше мужа, дородная бабища, уроженка юга, с признаками вирилизации под носом и розовым келоидным рубцом на животе, его заметил я, когда она была на пляже, не знаю, здешние ли врачеватели такие мясники, или это всё-таки творение иных специалистов. Единственный, кто уж действительно достоин моего внимания из кучки домочадцев, — юная особа с большими, но миндальными, почти кошачьими, глазами. Сегодня она в лёгком голубом, что представляется на мой абстрактный взгляд почти сорочкой, но, конечно, в несколько консервативном виде, что, собственно-то, и положено, быть может, для ребёнка её лет; у платья белый воротник, а рукава заканчиваются коротко, на локте, на нитке поверх одежды у неё надет простой традиционный деревянный крестик, а слева, для меня, конечно, справа, её волосы сжимает белый бант. Она единственная, кто смотрит на меня, но коротко, почти украдкой, и солнце, отразившись в глубине её зрачков, мне отвечает белым звёздным блеском. Она учтиво, чтобы не обидеть меня долгим любопытным взглядом, поджимает губы и отводит взор. Одна она из всех не архетип, а светлый образ, наделённый хоть и непонятной, но живо ощутимой душевной красотой, она читается в её глазах. Мне кажется, что даже я её, быть может, где-то видел, не здесь, конечно, не в пансионате, здесь вижу я её не в первый раз, но в чём-то, скажем, вечном… Может быть, на полотне картины?
____— Обед готов.
____Я чуть не вздрагиваю от неожиданности. Мне нужно несколько секунд, чтоб возвратить свои витающие мысли вновь на землю, где неистребимо царит ригоризм пансионата.
____— Уже? — я вопрошаю.
____— Вы разве не следите за часами? — задаёт вопрос сестра, пришедшая специально, чтобы известить меня.
____— Нет, я как-то потерял счёт времени…
____— Пойдёмте, — она уже собирается зайти мне за спину.
____— Подождите, — вдруг возникает у меня идея, — а вы могли бы принести еду сюда?
____— Сюда? — она переспрашивает, как будто не расслышала, на деле же этим вопросом она пытается лишь подчеркнуть абсурдность моего замысла.
____— Да, прямо сюда, я хочу устроить пикник. Здесь прекрасные газоны, да и день погожий.
____— Это невозможно, — она отрезает строго, не пытаясь даже сходно ответить на мою улыбку, — У нас постояльцы едят в столовой или на веранде. Я могу вам принести еду туда.
____— А я думал устроить пикничок…
____— Пикник в одиночку? — удивляется она так, как будто пикник с самим собой это что-то пошлое, вроде онанизма.
____Я ничего не отвечаю ей, следую на веранду.
____Закончив обед, я дожидаюсь момента, когда пожилая сиделка будет проходить возле меня. Идея устроить здесь пикник меня не покидает, мне хочется пойти наперекор устоям и вообще понежиться под солнцем, лёжа на траве.
____— Вы не могли бы мне помочь? — я обращаюсь, уловив момент.
____— Да, с чем?
____— Мне хочется устроиться вон там на траве, — я показываю пальцем, — вы могли бы захватить плед и вот эту тарелку? — в тарелке абрикосы, куски дыни и арбуза.
____Она в отличие от той сиделки, что звала меня к обеду, охотно соглашается и помогает мне устроиться поудобнее.
____— Прекрасно, теперь я могу трапезничать этими плодами, воображая, что я отношусь к сословию эквитов, — один лишь я смеюсь и своей шутке, и тому, как здорово я всё придумал, и, поверь, меня нисколько не досадует то, что эта пожилая дама мой восторг не разделяет, хотя и улыбается в отличие от первой.
____Довольно сложно передать то чувство, что испытываю я, вкушая сочные плоды, лёжа под солнцем. Отнюдь не наслаждения городского жителя, выбравшегося на природу. Во-первых, я признаюсь, мне довольно тяжело сидеть в стенах, поэтому я и пишу на воздухе, хотя это и менее удобно с технической и организационной стороны. В стенах, пускай это покажется чудачеством, я ощущаю, что в какой-то мере нахожусь в могиле; будто если долго просидеть в них, то непременно и само пространство сложится неуловимо так, что комнатная ширина, которую ни одному акромегалу не охватить руками, упрётся мне в какую-то минуту в плечи так, что вытянет вдоль туловища руки. Возможно, так и начинается клаустрофобия, не знаю. Ну а второе — то, что я так долго был один, что мне теперь невыносимо одиночество. Однако не спеши меня записывать в сообщество людей, которые встречаются по пятницам и воскресеньям с той лишь целью, чтобы было с кем поговорить. Среди людей я наблюдатель, тень, которую отбрасывает парус, дым, что остаётся после фейерверка, стук ноги об пол, которым гитарист, играя, отмеряет ритм. Прошли те времена, когда я всюду непременно стремился быть актором, теперь же я без сожаления довольствуюсь малозаметной ролью пейзажа.
____Не успеваю доесть, как ко мне, я замечаю, направляется собака. Это пёс смотрителя пансионата, беспородная дворняга, имеющая окрас какой-то жёлто-белый. Он подходил ко мне уже не раз, и я трепал его за шкуру, поэтому я и сейчас, приветственно подняв ладонь, машу ему и кричу его прекраснейшую мурлыкающую кличку, которую иные иностранцы, что являются носителями языка с грассирующей «р», не могут правильно произнести, как это делает смотритель пансионата раскатисто, красиво.
____Пёс приближается, принюхивается для начала к моей тарелке, но не находит в ней для себя ничего интересного. Я треплю его за холку, собака не сопротивляется, стоит как бы раздумывая, а потом и вовсе лезет обниматься и лизать мне лицо, так что уже теперь мне приходится от него отбиваться, хотя даже такое внимание мне приятно, и я, делая это, всё же смеюсь. За что люблю животных так за то, что если ты им нравишься, то у них мгновенно пропадает чувство такта, и они уже готовы с тобой играть, валяться, обниматься, вылизывать тебя, кусать, тереться — короче делать то, что принято, когда ты нравишься другому. А вот с людьми, хотя вы, может, очень нравитесь друг другу, всё это нельзя. Всегда есть социальная преграда, воспитанный в тебе барьер, который нам не позволяет быть собой, не позволяет радоваться так, как нам того хочется. Да чтобы просто приобнять другого человека, это надо быть ему хорошим, близким другом.
____Перестав лизаться, пёс садится рядом со мной. Его уже зовут по имени, и мы оба смотрим на приближающегося к нам подручного смотрителя отеля, горца с густой чёрной бородой, широким носом, лысеющей макушкой и резкими размашистыми движениями.
____— Что он вам мешает?
____— Нет, это он так дружит. Правда, после такой дружбы все руки у меня слюнявые.
____— Вы скажите, я его заберу.
____Я делаю жест, означающий, что не о чем беспокоиться.
____— Как вы здесь, обжились? — спрашивает меня подручный, произнося слова с акцентом.
____У него прищуренный, внимательный взгляд, который норовит не то чтоб осмотреть тебя, а в тебя проникнуть.
____— Да, прекрасно. Видите, я даже устроил себе что-то вроде пикника.
____— О, — замечает он, но смотрит вовсе не на меня, — пошли на терапию.
____Я смотрю туда, куда и он. На два часа я замечаю двух старушек.
____— У них рак, — он поясняет, — поджелудочная и лёгкое. Вот видите ту, что в белом? У неё рак лёгких, страшная болезнь, говорю я вам. Всё из-за курений. Ей бросать надо, да ведь она секрет держит, что курит, доктор её ничего не знает.
____Речь его кажется несколько ломаной, но я делаю скидку, понимая, что ему, носителю агглютинативного языка, не так-то просто формулировать свои мысли в соответствии с правилами флективного строя.
____— А вы ведь тоже курите? — я замечаю.
____— Да, но у меня-то нет рак лёгких.
____— Вы думаете, это что-нибудь меняет?
____— Конечно, — он взмахивает руками, — когда здоров, кури сколько думается, а когда болеешь, зачем это надо? Вот я бы сразу бросил, когда бы начал болеть. У меня дядя сорок лет курил и всю свою жизнь летом обязательно ездил на море, плавал и плавал, километры плавал, представляешь? Километры, я столько пройти не могу, сколько он плавал! И вот он однажды не смог доплыть до острова, что ли, или скалы какой, ну ему уже за пятьдесят было. И он тогда, говорит, чуть не захлебнулся и сказал себе: «Всё, я бросаю курить!» И бросил. С пятнадцати лет курил и бросил. Вот такой человек был, представляешь?
____— Да, — отвечаю я, хотя не понимаю, зачем я слушал всю эту историю про незнакомого мне человека и почему нужно гордиться тем, кто полжизни сидел на никотине.
____Псу эта история, как видно, ещё менее интересна, он уходит.
____— Будете немного смерти? — я предлагаю ему сигарету.
____— Да, — он, улыбаясь вереницей сахарных зубов, берёт одну из пачки.
____Мы закуриваем. Мне неудобно на него смотреть. Уж слишком сильно светит солнце, даже для солнечных очков.
____— А вы надолго здесь?
____— На пару месяцев точно.
____— Знаешь, чем мне нравится здесь работать? Так тем, что люди остаются здесь надолго и успеваешь с ними познакомиться. Это не отель, где постояльцы приезжают на неделю и постоянно сменяются.
____— Да.
____Моя несловоохотливость его ни капли не смущает.
____— А вон видите того мужчину?
____Он мне показывает на человека в рубашке поло, топлёное молоко, воротник белый.
____— Ну видите? — он даже показывает ладонью, но спохватывается и опускает руку.
____— Да, а что?
____— Так вот, я бы рекомендовал вам от него держаться подальше.
____— Почему?
____— Говорят, что у него была ну просто отвратительная жена, стерва, каких поискать, но он её любил, и, чтобы избавиться от любви к своей жене, убил её. Никто не знает так это или как, но она погибла, будто несчастный случай, но всё же, я так думаю, это непростая случайность.
____— Кто вам сказал об этом?
____— Да так, — отмахивается подручный, — но вы не переживайте, здесь он не опасен, он, знаете, чем болен? У него простатит и целиакия, это когда не принимает живот…
____— Я знаю, — обрываю я.
____— Так вот, поэтому его лечение затруднено, а может, там и у него какой хламидиоз, ведь просто так импотентами не становятся, — он улыбается, язвительно.
____Во мне уже всё закипает. Я высасываю из сигареты остатки её души.
____— Ему, знаете, сёстры ставят клизмы, чтоб…
____Я быстро выпускаю через нос табачный дым.
____— Давайте мы не будем о чужих болезнях, клизмах и о прочем…
____— Ах, я понимаю, ну что ж… — он делает жест кистью, но уголки его выразительных, даже чувственных губ всё также слегка подгибает кверху типичная усмешка.
____Он наконец уходит, вот только он забыл про алопецию, здоровый человек. Мой взгляд сверлит его затылок.

V

____Как на страницах старых книг, сменивших нескольких хозяев, можно обнаружить то, что упустили современники по недосмотру ли, читая автора огульно, иль потому, что не могли осмыслить полностью то, что доносил в их время литератор, иль, может статься, даже, и наоборот, листая праздно страницу за страницей, обнаружишь на полях заметки, выделенные грифелем цитаты, пускай трюизмы публициста, но всё же важные в моменте для тех, кто их читал, о чём нам говорят пометы, вот так и в памяти, когда ты ворошишь дела прошедшие, незамеченные в житейской суете события, ты удивляешься, извлекая ранее казавшиеся для тебя банальностью моменты, которые по прошествии многих лет, уже будто в насмешку, предстают перед тобою настолько знаменующими и в тоже время нереальными для настоящей твоей жизни, что ты и вправду сомневаешься, а не конфабуляции ли это. Подобные сомнения и трепет у меня вызывают памятования о том, как приходили мы к тебе домой, и ты усаживалась за пианино чёрно-коричневого цвета — оно было зияющим тёмным пятном, сравнительно с иным убранством комнаты — и начинала музицировать, а я сидел в сторонке от тебя и просто наслаждался тем, как ты играла. Мне кажется, я мог минутами не слышать музыки, точнее, слышать где-то в глубине, как через водную преграду, но её не осознавать; я просто был с тобою рядом и следил за жестами твоими, за тобой. Звучит красиво, но следует признать, я делал это слишком редко, мало. Теперь, увы, а может, даже к счастью, приходит осознание того, что упустил тогда: я слишком мало тебя просто лицезрел, нет, не то чтоб мало на тебя смотрел, скорее, мало наслаждался тем, как ты чего-нибудь такое делала, необязательно играла, просто делала какое-нибудь дело, не подозревая, что в тот миг я на тебя смотрю. Ты знаешь, я люблю смотреть, мне нравилось когда ты танцевала, мне нравилось смотреть, когда читала, лёжа на кровати, как ногти красила и губы. Всё это я, конечно, замечал, но я не уделял таким вот глупым и житейским мелочам того внимания, которое бы было нужно им отдать. Как же приятно созерцать! Вот ты готовишь, напевая что-нибудь себе под нос, весёленький мотив, почти сама с собою говоришь, ты беззаботна, молода, прекрасна; оборачиваешься вдруг и видишь, что я на тебя смотрю. Твоё приятно удивлённое лицо и это: «Что?»
____— Да ничего, я просто на тебя смотрю.
____— Почему?
____— Мне нравится, — спокойно отвечаю я.
____В мгновения такие ты осознавала: это самый лучший комплемент, когда кто-то спокойно может сидеть в стороне и просто на тебя смотреть, как будто глубина тобою излучаемой энергии и красоты по мощности, масштабу равнозначна морю, видам далей, гор, спадающему водопаду или звёздам, на них, ты понимала, смотрят тем же взглядом.
____Теперь я часто вспоминаю, как мы ходили на какой-нибудь семейный ужин к твоим родственникам, но чаще, как мы посещали мою бабушку, сидели допоздна и после, пройдя по зимней тёмной улице до остановки, возвращались на старом и трясущемся троллейбусе в свой тёплый и уютный дом. Признаться, мне не очень нравилось тогда так долго неудобно добираться, но сейчас все те события я вспоминаю с особой ностальгией. Только теперь я понимаю, как мне не хватает тех сумбурных посиделок в гостях у бабки, той атмосферы домашнего уюта и семейной суеты, как не хватает мне и этих возвращений домой по морозным зимним улицам, на которых ты вырос и которые знаешь вдоль и поперёк, знаешь сколько этажей у каждого из домов и даже, где какое дерево растёт. Какие чудеса творит с воспоминаниями время, то что не нравилось и то, что было в тягость, через года становится отрадой, хотя и несколько печальной, но, однако, всё же... Единственное то, чего боюсь я, что события со временем становятся искажены, и ты рассматриваешь их уже не ровным взглядом, а словно бы через клеёнку, пелену: меняются, тускнеют краски, грани и пропорции, масштабы, исчезают чувства. Однако я, насколько это мне позволит моя память, постараюсь воссоздать всё так, как было, соблюсти детали.
____Ты помнишь нашу общую с тобой вторую зиму? Мне кажется, она была прекрасней и насыщеннее прочих. В тот год ты заканчивала учёбу, перебралась ко мне в квартиру насовсем и уже работала репетитором. К тебе на уроки приходили дети, и ты преподавала им сольфеджио и фортепиано. Чтоб зарабатывать в провинциальном городе, будучи учителем, тебе приходилось работать в двух музыкальных школах; и часто у тебя были уроки вечером до самой ночи. Я приходил тебя встречать, и мы, чтобы сэкономить на проезде, шли пешком до дома по неосвещённым заметённым улицам, нам нравилось гулять, когда было не холодно, ну, скажем, 280 кельвина. Мы шли тогда по улице, дышали свежим воздухом и говорили обо всём, что было за день или обсуждали новости, которые нам удалось узнать. Но в целом, следует признать, мы не любили зиму, слишком долго она длилась в тех краях. Я помню, даже как-то ты прекрасно пошутила, когда одним подобным вечером я вдруг тебе сказал:
____— Не люблю зиму. А у тебя какое время года самое нелюбимое?
____— У Вивальди?
____Я посмеялся оценив.
____— Нет, почему Вивальди? Обычное, природное.
____— Тогда тоже зима.
____— А у Вивальди?
____— А у Вивальди все любимые.
____Но было бы несправедливо не отметить, что в зиме присутствовала и своя прелесть. Мы иногда, когда на нас спускалось особое состояние дурачества, могли идти и падать в снег, специально поскользнуться и толкать друг друга. А если проходили мы с тобою возле горки, ты могла мне крикнуть, специально отойдя как можно дальше: «Давай, кто последний до верха!» И мы с тобою, повинуясь правилам игры, пускались взапуски до верха, к которому мы так неистово стремились, но который вовсе не был целью, целью было счастье. Оно приобреталось в этих глупых играх.


____Передо мною на коленях фотография. Твоя. Заснеженный пейзаж, ты в синей шапочке стоишь на горных лыжах. В наших краях были холмы, на которых можно было учиться ездить на сноуборде или лыжах, однако для тебя эта учёба была первой и последней.
____Морозец озорно пощипывает твои щёчки, которые всегда стыдливо от него краснеют. Снег падает лениво, с неохотой. На него как будто бы не очень действуют силы притяжения. Всё запорошено вокруг, деревья в белых перьях, особенно красивы ели, сосны, но живописности в пейзаже было б больше, если бы не угнетающая серость неба.
____Ты учишься кататься битых полтора часа, ты много падаешь, но всё ж с особым рвением ты хочешь научиться делать базовые повороты. Я тоже кое-как спускаюсь, я, как и ты, катаюсь в первый раз, и это сильно утомляет. Потом я замечаю, ты меня зовёшь. Ты уже сняла лыжи и сидишь на снегу.
____— Мне больно идти, — говоришь, нахмурив лицо.
____— Что у тебя?
____— Упала.
____— Сильно?
____— Да. Колено болит.
____— Но ты ступать можешь?
____— Да, но очень больно!
____— Подожди, я сейчас тебе помогу.
____Я снимаю свои лыжи.
____— Нам нужно всё равно спуститься. Давай мне свои лыжи и старайся опираться на палку.
____Ты хромаешь. О, ужасающая из картин, видеть то, как ты страдаешь! Но нужно отдать должное, ты держишься достойно.
____Мы на такси едем в травмпункт, и через час тебя выкатывают ко мне на коляске в гипсе. Я не забуду никогда твой виноватый исподлобья взгляд, глядящий на меня, сжатые твои тонкие губы, напряжённый и оттого чуть вытянутый нос. Одна лишь ты умела делать это выражение лица. Уверен, это выражение ты у себя не замечала, но я его не только замечал, но и любил, всё это вкупе не умели делать остальные...
____Тебе казалось, что ты виновата в том, что не умеешь ездить, что упала и, главное, что у тебя трещина в мыщелке.
____— Прости, — ты произносишь, виновато улыбаясь.
____— Нам сейчас нужно добраться до дома.
____Я был взволнован, что-то там соображал, и оттого я был сосредоточенно холодным. Я не показывал эмоций, но боже, как же я тебя тогда любил, я обожал тебя за то, что ты сломала ногу, из всех, кто там катался, только ты могла такое учудить в свой первый раз. Полнейшая нелепица, ничего не скажешь, повредить при спуске ногу, но, чёрт возьми, как это было романтично целый месяц находиться рядом и ухаживать за тобой, думать о тебе, носить тебе чай, печенье, называть тебя «инвалидушкой», и выслушивать твой детский страх:
____— Не говори так, вдруг неправильно срастётся, и я буду всю жизнь хромать.
____— Да у тебя же ничего серьёзного, это распространённая спортивная травма.
____— Но мне неудобно, я кажусь себе какой-то несуразной из-за того, что так упала, — ты в бессилии, сидя на кровати, разбрасываешь руки в стороны.
____— Так ты и есть несуразная.
____— Ты правда так считаешь? — ты удивлена.
____— Конечно, нет, — я тебя целую и цитирую не то прозаика, не то придуманного поэта: —Краса красот сломала член и интересней вдвое стала…
____Я часто повторял в то время эти строчки. На них ты лишь качала головой.
____— Скажи, а ты правда не думаешь, что я нелепая? — повторно ищешь подтверждений.
____— Но только если немножко.
____— Совсем чуть-чуть?
____— Совсем чуть-чуть.
____— Насколько?
____— Вот настолько, — я показываю пару сантиметров большим и указательным пальцем.
____— А может быть поменьше? — ты показываешь меньше моего.
____— Нет, именно настолько, — я не изменяю своей мерки.
____Мы вновь целуемся и растягиваемся на кровати, я тебя обнимаю.
____— Почему у тебя такие холодные руки? — вдруг ты замечаешь.
____— Не знаю, согрей их, — я кладу их на твоё горячее бедро.
____— Нет, нет, нет, убери! — ты извиваешься и убираешь мои руки.
____— Но почему, нет? Ты же меня любишь!
____— Люблю, но нечего греть об меня свои мертвецкие руки.
____— Ну потерпи немножко, — я, улыбаясь, вновь пытаюсь водрузить ладони на твои бёдра, — ты знаешь, они способны меня воскресить когда угодно.
____Я делаю многозначительный знак бровями.
____— Они на многое способны, но греть свои руки ты будешь у себя, — ты непреклонно убираешь мои ладони.
____Однако было бы неправильно преподносить твой перелом, как только счастье. Да, ты прекрасно в этот месяц отдохнула, но тебя расстраивало то, что в этот месяц ты не могла играть на фортепиано и, главное, преподавать. Когда ты беден, как тогда с тобою были мы, любое упущение дохода чувствуется втрое остро. Назвать тогдашний твой доход достойным у меня сейчас язык не повернётся, через года я понимаю: мы с тобой в то время получали сущие копейки, но удивительней скорее то, что на любовь это ни капли не влияло…


____Вот новый диапозитив. Начало осени, ещё до тех событий, что я описал чуть выше. День твоего рождения. Ты помнишь, как подшучивал я, поздравляя тебя не с тем, что ты сегодня родилась, а со всемирным днём бамбука? Я помню, в первый раз ты даже не поверила и поспешила проверить, действительно ли есть такой всемирный праздник в этот день. А я шутил всё больше, добавляя, что бамбук не так уж плох, ведь есть, наверно, международные дни супа, вермишели, может быть, подлива или спаржи. Я даже как-то раз подписал открытку, где поздравлял тебя с подобным несуразным, но всемирным днём. На эту мелкую нелепость в твоей биографии ты только лишь стеснённо улыбалась, будто это была в некотором роде и твоя вина, что день твоего рождения когда-то кем-то был назначен днём бамбука. Но признайся, тебе нравилось, что я подтруниваю над тобой, поскольку делал это я с любовью, и, к счастью твоему, лишь я один пытался разобраться в том, да что это за день такой на самом деле, в который родилась ты. К тому же тебе нравилось быть той, которой суждено было родиться в нелепейший из дней. Всё это как бы подтверждало хоть и косвенно твою рассеянность, а потому и необходимость о тебе заботиться.
____— Что ты хочешь от человека, который родился в день бамбука? — не раз ты после говорила, опуская руки, когда у тебя не спорилось какое-нибудь дело.
____Я улыбался, даже радуясь возможности тебе помочь. В одном лишь ты бывала непреклонна, в музыке, в ней речи не могло и быть о том, что существуют непреодолимые преграды.
____Припоминается, ты как-то после нескольких часов игры во время передышки разминала пальцы. Мне захотелось тебя пожалеть, и я спросил:
____— Что пальцы сильно устают?
____— Да, но задница устаёт не меньшее.
____Одна лишь эта реплика позволила мне уяснить: твоё стремление добиться мастерства не хобби или блажь, а, вероятнее всего, цель жизни.
____Однако, вспоминая твой характер, я немного отдалился от повествования. Вернёмся же в тот день, который отмечался нами, как явление твоё на свет. Ты помнишь — нет, ты не должна забыть — как на этот день рождения, я подарил тебе серёжки? Они тебе безумно шли, и ты была в восторге; они, блестящие, с камнями, были первым настоящим украшением, что подарил тебе мужчина. Хотя сейчас тому, мы можем только усмехнуться, вспоминая мной потраченную сумму, но оказывается так, что счастье всё-таки зависит не от суммы средств, потраченных на оное, а уж скорей от чувств и ощущения момента, а чувств тогда в каждом из нас был сосредоточен океан. Я не потратил на серёжки сотой части от тех сумм, которые расходуют успешные и состоятельные граждане на бижутерию с бриллиантами, чтоб показать свою любовь, но я вложил в эти серёжки ни на йоту меньше, ты уж мне поверь, я вкладывал в подарок самоё себя.
____Мы шли куда-нибудь, и ты всегда их надевала. Я так это любил. Ты надевала их, чтобы порадовать меня. Да, были времена, когда ты наряжалась только для меня, а не затем, чтобы понравиться всем прочим. Хотя… Признаться? Полагаю, стоит. Наличие наряда на тебе являлось для меня второстепенным, для меня важнее была ты сама. Твоя красота для меня всегда была величиною постоянной, и, чтобы в этом хороводе лестных слов не стёрлась семантическая суть высказывания, я добавлю, если б я по складу своего ума был вовсе не гуманитарий, а технарь, точнее, математик, то её мне следовало для ясности обозначать, как const. И потому, хотя это и будет звучать грубо и иррационально, но всё же есть особая утеха в том, что я с тех пор тебя не видел, не видел уже столько лет… Конечно, как бы трудно ни было тебе и мне признать, но ты с годами постарела. Утеха моя в том, что я сужу о красоте твоей, о миловидности твоих лилейных черт по фотографиям и обрывкам памяти, а не тому, какой являешься ты в настоящем. Конечно, если следовать принципу, что прошлое — уже небытие, то я всё чаще обращаюсь не к тому, что часть меня, а только лишь к фантасмагориям ума, своим фантазиям на тему: как прекрасно раньше было. Однако если следовать другим воззрениям, ну скажем, солипсизму, то исключительная явь моя — продукт сознания, и не чьего-то, только моего, ведь как и я доподлинно понять другого не смогу, так и другие не способны видеть мир моими органами чувств, любая из модальностей будет воспринята иначе, поскольку сенсорные системы разных людей не только не идентичны, но и не способны воспринять сигнал безотносительно к воздействию на них гормонов, нейромедиаторов и жизненного опыта, а в этом случае не так уж важно, как то, что мы воспринимаем, соотносится с реальным положением вещей.
____Прости, я много отвлекаюсь, всему виной некоторый профицит знаний для того, кто вызвался быть только лишь мемуаристом. Как видишь, мой поток мышления порой не видит берега, сворачивает в сторону, идёт новой дорогой, а то, куда бы должно ему течь, теперь только батлаук. Однако, майна!



____Каких только подспудных средств не придумал человек, чтобы сохранить события, которые так хочется запомнить: тексты, аудио, видео и фото, даже артефакты вроде статуэток и магнитов, но всё же есть моменты, которые предугадать нельзя, и их вернее не пытаться записать посредством снимков, съёмки, их куда надёжней сохранять в сердцах, внимание обращая на детали, вплоть до запахов и дуновенья ветра.
____Ты помнишь, как однажды, путешествуя в другой стране, наткнулись мы на гадальца по почерку, и, так как я читал об этом ремесле в сейчас уже забытых мемуарах одного писателя, я захотел, чтобы гадалец тут же погадал и мне. Я никогда не доверял любой из дивинаций, и мне отнюдь не интересен был психологический портрет, мне любопытным был тогда процесс. Я сел и написал мне продиктованный отрывок; старик дал сначала характеристику мою, а вот потом гадалец перешёл и на тебя.
____— С твоим психотипом, — говорил неторопливо мне седой старик, хрипя, — тебе нужна очень смелая, решительная женщина, но она не будет подстраиваться под тебя. У такой женщины всё либо чёрное, либо белое, другого не дано.
____Когда мы отошли, ты с довольной ухмылкой заключила: «Это про меня. Ты понял?» Я не забуду никогда те бесовские огоньки в твоих глазах.
____— Либо чёрное, либо белое (ты назвала меня по имени). Я такая.
____— А ты довольна этим, да?
____С самодовольством ты моргнула, надолго прикрывая веки, потом ты их открыла и проникновенно посмотрела на меня, собой гордясь.
____Непроизвольно веки опускаются. Я почему-то вдруг произношу забытое губами имя. Вслух.
____Как же сердечно и одновременно непривычно оно звучит, когда я шёпотом его произношу.
____Я опускаю веки. Вновь вижу твоё лицо, но насладиться им мешают мне фосфены. Я слышу еле уловимый звук. Мне ветер в уши шепчет твоё имя шипящим и свистящим шелестом листвы шелковицы, намешанным с бурлящим шумом моря.
____Я поднимаю глаза к небу. За что я проклят был тобой, седеющая высь, не терпящая счастья молодых? Но что б я ни услышал, какой бы акоазм мне ни явился, у него, у неба, нет ответа, так же как и смысл видений не в силах разгадать и толкователь снов.
____О, как же редко мы произносили имена друг друга. Мне хочется теперь произносить как можно чаще твоё имя, бесконечно… но навёрстывать упущенное слишком поздно, пространство разрослось меж нами, как гиперплазия, или даже больше, оно, точащая зараза, пустило свои метастазы на друзей, общие места, контакты, оборвав даже случайную возможность связи. Я могу кричать, стократ произнести твои заветные для слуха буквы, но не получу ответа, мой возглас не разбудит даже пустоту.
____Пирографический рисунок при желании стирается шлифовкой, татуировку с именем любви можно свести, а вот тавро любви, поставленное на душу, стирается только безумием беспамятства.


____Всё больше тяжелеет сердце у меня в груди, я ощущаю налитый его размер; виной всему воспоминания, как мы с тобою жили. Уверен, мой сусальный труд не может и тебя оставить равнодушной. Но думаю, что ты, читая, задаёшь один вопрос: зачем же я всё это вспоминаю? Понимаю, я сейчас совсем как показывающий свои раны Христос Джованни Антонио Галли. Это выглядит невероятно странно, но имеет смысл: мне нужно разобраться. Ведь я, как ты, стою перед такою же задачей: «Зачем же я всё это вспоминаю?» Но у кого ищу ответ я? Не думай, нет, не у тебя. Ты никогда мне не ответишь. Ответ ищу в самом себе, ведь если исходить из гносеологии вопроса, то у задающего вопрос всегда имеется ответ внутри, а не снаружи; ответ первичен, но не ясен взгляду, и я хочу его найти. Найти в себе, найти всё то, что следовало раньше… Пойми, мне нужно разобраться в том, что было между нами. Тогда я чувствовал, теперь хочу осмыслить и проверить, отзовётся ли душа всё тем же чувством, что тогда во мне существовало. А это делать лучше опосля, «большое видится на расстоянии», — говорил поэт. Теперь я снова обращаюсь к прошлому, и если чувства мои живы через столько лет, то глупо думать, будто бы они когда-то были лживы. Саморефлексируя, вгрызаюсь в лексику, чтобы найти в ней те слова и смыслы, что помогут выразить мои чувства в логическом, понятном виде. Но почему же я не сделал это раньше? Ещё до того... Тогда мешал житейский быт и городская суета, теперь от них я полностью свободен. Я также задаюсь и тем, ну неужели я не мог тебе всё это донести и в устной речи? Наверно я не мог, уверен, что почти никто не может. Мужчина, когда говорит, не может выглядеть перед супругой слабым, эмоции, они виновники всему. Тебе приходится не только говорить, но и следить за тем, как реагирует на речь твой визави, который часто задаёт вопросы, спорит. А вот бумага с точностью до наоборот, она чиста, нема, глуха и безэмоциональна. Вот потому искусство и становится прибежищем сентиментальных лиц. Наедине с собою проще разобраться.
____Смешно, быть может, я последний на земле романтик, хотя ты не всегда меня таким считала. Кто знает, может, ты права. Тебе хотелось хоть и скромной, но материализации моих глубинных чувств в виде цветов, подарков, прочего внимания, а я значения не придавал твоим намёкам, интровертивно апеллируя только к тому, что есть во мне; я это чувствовал, и потому я знал: моя любовь внутри, но ты её в этих глубинах рассмотреть была бессильна. Как было тебе понять, что на моей душе, когда я этого почти не выражал? Конечно, враки были б, если б я сказал, что таковым в начале отношений ты меня не ощущала. Я вправду лез тогда из кожи вон, чтоб нравится тебе, и ты это ценила, хотя я посвятил тебе всего лишь пару мадригалов. Уверен, нужно было больше, и это я потом исправил, но было поздно: твоё окошечко было закрыто, и мои стихи пожрало чёрствое пространство, словно мир воздвигнут был из пористого известняка, не оставляющего после крика эха.
____Я не могу не привести здесь твой любимый стих, я не хочу казаться голословным.

____Небосвод смеётся роем,
____Роем звёздочных огней.
____Знаю, я их недостоин,
____Я же смертный из людей.

____Кто-то, ими восхищённый,
____Пишет холст, а кто-то стих,
____Кто-то словно принц, влюблённый,
____В фотоплёнку ловит их.

____Мне не нужно их поимки;
____Благодарен я звезде,
____Что лежит со мной в обнимку
____Головою на плече.

____Тебя всегда прельщала простота мной выше приведённого стиха, а остальные хоть и были более замысловаты, патетичны, но и пафосны излишне. Мне кажется, и в отношении со мной ты более ценила ни свершения, ни подвиги и не попытки что-то доказать, а ту естественность, которую могли мы проявлять по отношению друг к другу. Что может быть естественней, чем лень, чем смех, чем нежность или чувство жажды? Уверен, пиком нашей беззаботности был тот момент, когда ты мчалась ко мне сквозь пространство, кое ограничивала лишь моя маховая сажень. Ты прижималась сердцем к моей выгнутой груди и ухом припадала к колотящейся аорте, ты слушала, как там внутри меня стучит любовь.
____Но вот мгновение, я говорил тебе заветные слова: «Отлип».
____«Отлип», — ты повторяла, размыкая за моей спиной объятие, теперь мы оба так стояли, с раскинутыми в стороны руками.
____Потом я говорил: «Прилип». Ты повторяла, прижимаясь снова. Всю юность мы играли в эту незамысловатую игру, сердечно с силой прижимаясь и выдавливая всё, что между. То было нашей маленькой игрой. Никто другой об этих мелких пустяках не знал, но благодаря им мы образовывали цельность, но беспощадный ригоризм веретена пространства нас всё же разорвал на части, оставив во мне часть тебя, а у тебя те части, что утратил я.


____Но поздно, пора спать. Сплошная темнота вокруг, мне одиноко.
____Продолжим завтра, на сегодня хватит. Иди спать. Спокойной ночи.
____Я так давно тебе не говорил эти слова…

VI

____Я, сколько мог, откладывал, но наступает тот момент, когда необходимо всё-таки сказать, о чём мне даже вспоминать невыносимо. Мне кажется, что из всего, что в этой жизни делал я не так, из всех ошибок, что я совершил, эта была самой кошмарной и непоправимой. Со временем ты размышляешь, какой была бы твоя жизнь, когда бы ты не совершил тот малый промах, вызвавший такую цепь событий, где каждое её звено в отдельности уже нельзя было исправить. Быть может, я преувеличиваю значимость того, что, в общем-то, предвидеть было невозможно, того, что было случаем, тем самым как бы умаляя и ответственность за принятые действия и ошибочность своих решений; может, я подвержен апофении, когда в случайной череде я вижу непреложность, словно каждое событие — звено цепи, как в бусах или чётках. Однако осознание необратимости свершённого не избавляет меня и через годы от саднящей метанойи.
____Стояло лето, тёплая погода. В голубое небо были вмешаны слоисто-кучевые облака. Мы ехали на дачу, принадлежащую твоей родне. В предстоящие выходные никто туда не собирался, и летний домик полностью принадлежал лишь нам одним.
____Довольно долго добирались, сначала до какого-то забытого цивилизацией села, а после на маршрутке по просёлочной дороге до забытой Богом деревушки. Но эта удалённость от всего в округе, что не входит в дефиницию понятия «природа», нас не удручала, поскольку мы и ехали туда за тем, чтоб отдохнуть наедине друг с другом. Продукты мы с собою захватили, не забыли про вино и узвар из груш. Доехав, первым делом полили рассаду, это мы пообещали сделать твоей бабушке, которая нам и дала ключи. Потом отправились гулять, мы обошли по деревенским тропам всю округу, она была не так уж велика, чтобы устать и уже тем более, чтоб заблудиться. Под вечер разожгли костёр и, насадив на шампуры кусочки мяса, попытались, как умели, сообразить шашлык, который по неопытности вышел не прожаренным посередине и сгоревшим по краям; однако недостатки шашлыка с лихвой перекрывал маршмеллоу, печённая в углях картошка, сладкое пьянящее вино и в целом атмосфера сельской предзакатной тишины, лишь изредка перемежаемая стрекотом кузнечиков и отдалённым пением какой-нибудь невообразимо одинокой птицы. На тот момент мы были вместе больше года, и взаимопониманием у нас было таким, что мы без лишних слов с тобой улавливали ощущения друг друга. Всё это сверхъестественно пьянило. Пьянил не только липкий аромат вина, пьянила пища, приготовленная на углях, пьянил закат, пьянила тишина, пьянил и дым, и свежий, чуть прохладный, воздух, пьянил огонь, его тепло и монотонное кивание ольхи, пьянила близость наших тел и наши поцелуи, пьянило то, что всё вокруг было безлюдно. Мы растянулись прямо там, в траве, на пледе, меж домиком, кустами ежевики и догорающим костром. Те наши ощущения определённо можно выразить двумя словами: секс и сладость. Неверно утверждать, что мы тогда были всего-то на всего охвачены процессом, мы были с головой погружены, испытывая редкую друг к другу одержимость, за ней не замечали ничего, отодвигая мир куда-то в сторону босой стопой, как снятую в порыве страсти верхнюю одежду. Возможно это нас и подвело, хотя я склонен больше верить в фатум.
____Я отрезвел довольно быстро, стоило лишь мне взглянуть пониже живота. Не веря собственным глазам, я попытался всё-таки удостовериться, вертя в руках всю влажную, но рваную резинку.
____— Что? — спросила ты, глядя на обескураженного меня.
____— Э-э-э, тут дырка, — только лишь ответил я.
____— Как так? Он порвался?
____— Да, чёрт возьми, как в глупом анекдоте.
____Я, правда, в тот момент отказывался признавать, что эта выходка судьбы могла произойти со мной.
____— Может быть, он был старый? Почему он порвался? — спрашивала ты, а я, как недоумок, разглядывал упаковку.
____— Нет, срок годности нормальный.
____— А почему тогда?
____— А мне откуда знать?
____— А он не был порванным, когда ты надевал?
____— Нет.
____Ты засыпала меня чередой вопросов, которые себе я задавал и сам, но на которые я не имел ответов.
____— Видимо, такие случаи как раз и входят в уточнение «не гарантирует стопроцентную безопасность».
____Позволю себе опустить те реплики, что отпускали мы с тобой в последующую четверть часа, поскольку «грёбаный гандон» была самой культурной и, на мой взгляд, лучше, чем другие, попадала в цель, описывая произошедший случай. Ты вышла из себя, и от былой романтики в округе не осталось и следа. Закат сменили сумерки, в углях уже не виделся костёр, угли скорее походили на останки, оставшаяся на столе еда ____— следы бессовестного кутежа, даже ольха — свидетель мерзкой грязной шутки.
____— Ну и что теперь делать? — не унималась ты. — А если я забеременею?
____— Ну это ещё не факт. Кому-то вон по несколько лет не удаётся зачать детей, а ты думаешь, что из-за одного раза может сразу всё случиться?
____— Нет, ну а если всё-таки?
____— Ну если всё же… — я намеренно пытался выражаться так, чтоб избежать необходимости называть возможные последствия своими именами, — то тогда мы будем решать проблемы по мере их поступления. ____Сейчас пока ничего не случилось.
____— По-твоему это: ничего не случилось?
____— Ну я имею в виду, что пока ничего не понятно. И вообще, ты промыла там всё как следует?
____— Да, — нервно обрываешь ты.
____— Это хорошо.
____— Но этого недостаточно. Нужны противозачаточные таблетки.
____— Но откуда я тебе их здесь достану?
____— А в селе их нет?
____— Откуда мне знать? Да и до него по меньшей мере пятнадцать километров.
____— Пойдём туда.
____— Сейчас?
____— А что делать? Сидеть и наслаждаться тем, что у нас презерватив порвался?
____— Пошли, — я согласился, хотя и мало верил в удачу; однако я рассчитывал на то, что дорога нас немного успокоит.
____Идти было невероятно далеко. Мы попытались заказать такси, но разве кто-нибудь бы согласился ехать в эту глушь? Мы шли уже почти что в темноте, лишь изредка светя под ноги жёлтым светом фонаря, который, кажется, был при смерти, но не решался умереть, чтобы ещё и своей смертью подвести нас.
____Само собой, ночных аптек мы не нашли, один лишь магазин работал в этой глухомани поздней ночью, но и его ассортимент сводился только к выпивке да снекам.
____— Аптеки работают лишь с девяти утра, — ты заключила. — В девять мы должны быть тут. Вообще, такие таблетки обычно принимают сразу, чем дольше затягивается их приём, тем меньше вероятность, что они подействуют.
____На этом мы с тобою и сошлись, на первом же автобусе с утра мы возвращаемся в село.
____От длинного пути и нервов ты устала, и поэтому уже намного меньше в твоих речах звучали алармистские мотивы. В селе нам удалось найти машину, и за кругленькую сумму нас подкинули назад. Уставшие мы улеглись в кровать, но долго ещё мучились в бреду не засыпая. Хотелось задремать, но мысли не давали нам расслабиться и отоспаться.
____Естественно, ты помнишь то, что ждало нас с тобою утром. Не выспавшиеся мы в жару на первой же маршрутке мчались в злополучное село, где нам ответствовал аптекарь, что таблеток экстренной контрацепции в их аптеке нет и не бывает. Отчётливая демонстрация причин того, почему коэффициент рождаемости в сельской местности намного выше, чем в любом из современных городов. Нам ничего не оставалось, как на первом же автобусе отправиться обратно в город. Мы в первой же аптеке отыскали то, что нужно, только выходные всё равно были испорчены этим нелепым инцидентом. С ним разобравшись, я надеялся переиграть судьбу, вот только словно в бусах, за одной горошиной неумолимо шла другая. Да, противозачаточная таблетка успокоила тебя, но всё-таки не убрала нервозность. Почти что каждый день ты всё равно переживала, думая о том, сработала ли нужным образом таблетка. Мне до сих пор немного стыдно, что в ту пору я тебя с уверенностью заверял и успокаивал, твердя из раза в раз, что раз средства экстренной контрацепции продают, то они должны быть эффективны. Как хорошо, что ты в итоге не послушала меня и обратилась к гинекологу, правда, тогда у нас с тобою не было такого уровня дохода, чтобы позволить себе частного специалиста, и ты записалась в бесплатную общественную поликлинику. Что было после? Уверен, ты не хочешь это вспоминать. Беременность, твой страх, наше решение, что для детей мы слишком молоды и даже не обручены, аборт медикаментозный, боли, страшное кровотечение, ужасные недели, неполный выход эмбриональных тканей, вакуумная аспирация, лечение и наконец диагноз: рубцевание стенок матки.
____Удобный способ что-то описать: указывать лишь составные части. Как будто с помощью прекурсоров возможно описать реакции и результат, как будто, перечислив лишь детали, можно недвусмысленно обрисовать машину или агрегат, как будто лишь материалы нам дают понять, какое здание воздвигнуто из оных. Я вынужден оговориться, не под силу мне здесь описать те боли и тот страх, которые тебя преследовали в тот ужасный год. Мне, как мужчине, недоступно даже понимание тех страхов, что испытывала ты от длительных кровотечений. Да, я винил себя, корил как мог, но тяжелей всего мне было оттого, что я бессилен был, хоть что-нибудь исправить. За что бы я ни брался — всё мне было не под силу. Как в чётках друг за другом шли упорно: боль, отчаяние и страх, за ними операция, врачи, таблетки, ожидание, тревожность и диагноз-приговор. Да, ты стала жертвой болезни как физически, так и ментально, никому такого никогда не пожелаешь, но я, и без того тогда ещё довольно юный и неопытный пацан, внезапно сделался заложником вины, в последующем оказалось, что на неоправданно растянутые годы. Конечно, то, что я испытывал, нельзя было сравнить с твоими болями и страхом, но из-за стресса у меня болели мышцы, я почти не радовался ничему, что не могло порадовать тебя, я жил лишь ожиданием того, когда ты наконец оправишься и всё будет, как прежде. «Я никогда не излечусь», — ответила ты как-то на мою попытку как-нибудь тебя утешить, — «Ты понимаешь, что я не смогу иметь детей?» Мне было нечего тебе ответить. Я был уверен, что во всём случившемся только моя вина. Такой же взгляд имели и твои родители, они мне прямо заявили, что на мне лежит вина, что дочь их сделалась со мной несчастной. Жестокие, но справедливые слова, как мне тогда казалось.
____— Нам следует расстаться, я делаю тебе лишь хуже, а хочу, чтоб ты была счастлива, — сказал тебе я после мучительного разговора.
____— И после всего этого ты хочешь меня бросить? Отказаться от меня? Что б мне было ещё больнее? — ты вопрошала через злость и слёзы.
____— А что, если твои родители правы, и я лишь делаю тебя несчастной?
____— А это уже мне решать, — ты отрубила, — я сама знаю, что мне лучше. И вообще, не бери всё на себя, хватит искать виноватых, я не считаю, что виновен ты или, быть может, я. Я не виню ни докторов, ни случай, это не имеет никакого смысла, поиски виновных всё равно ничего не исправят.
____В тот вечер мы пообещали, что невзгоды будут лишь объединять нас, мы верили, что из-за трудностей союз наш будет делаться лишь крепче. Намерения прекрасны, только как оторвано от жизни всё это звучит, когда бы в жизни всё решалось лишь одним намерением да, может быть, ещё словами… Тогда бы всё это имело хоть какую-нибудь ценность… Мне кажется, мы перепутали тогда все смыслы, полагая, будто мы с тобою те, кто непременно держит вожжи, когда, по существу, в упряжке жизнь на самом деле — кучер. Несложно догадаться, кто в упряжке этой ломовая лошадь? Но мы тогда с тобою не могли это понять, да нам и не хотелось. Мы верили, что это мы с тобою выбираем путь, на деле выбирая место лишь для шага. Но осознать это нельзя, когда ты запряжён в упряжку; прозрение ко мне пришло довольно поздно, лишь оказавшись на обочине, я осознал, что загнан. Тогда-то я и понял, что куда бы я ни шёл, и как бы ни бежал я, всё равно бы никуда я не добрался. Поэтому довольно глупо было относиться строго к жизни, и уж тем более корить друг друга и себя за неудачи и неверный путь, когда браздами мы не обладали.