ЗАКЛАНИЕ

____Предполагаю, кто-то не горюет в случае разрыва, а воспринимает свой развод, как новый вызов или шанс встретить кого-то лучше, но не я. Пойми, на мне лежало будто бы проклятье. Тот первый год я жил не для себя. Всё, что бы я ни делал, было для тебя, чтоб ты увидела в презренных соцсетях, как я живу, чем я дышу и чем интересуюсь. Просить тебя отпустить меня я не осмелился лишь потому, что ты б узрела мою слабость, ибо знаю, ты и так разжала кисть и опустила руку, а вот моя рука желала, жаждала почувствовать тепло и нежность твоих тонких пальцев со скромным маникюром, но я мужчина, и протянутая вперёд рука тобою и другими воспринималась бы не как знак преданности, символ чувств, а скорее, как мольба подачки. Да, мы, люди, безобразны в своей гордости, насмешке, и потому бывает часто, жест приглашения к свиданию путаем с сумой. Оставшееся чувство разъедало мою веру в самого себя, казалось, будто я избыточно сентиментален, что неловок в жизни, что я только разрушаю, порчу людям жизнь — тебе и этой молодой официантке, — что не способен созидать, не то чтоб не хочу и не стараюсь, а скорее не могу, пытаюсь, но мои усилия всегда уничтожает жизнь; равно тому, как строить раз за разом корабли, которые должны тебя сквозь бури донести до берегов блаженства, но они неумолимо после выхода из бухты дают течь, а дальше только катастрофа… И это только полбеды, когда бы их сжирало море без остатка, но они не тонут в океанских толщах, а у берега вздымаются надгробиями из раскуроченных костей остовов. И этот троп ни есть ли образность крушения не столько всех усилий, как крушения надежд? И в чём мой промах? В том ли, что я не умею строить корабли или, быть может, в том, что отвратительно латаю дыры? А эта самовивисекция не есть ли неумение прощать себя?
____В те дни глас внутреннего «Я» не был комплементарен, он был обуреваем робостью, сомнением, да и вообще полярностью воззрений даже на простые вещи. Оценивать себя благоразумно смог я только через месяцы, когда утихло захлестнувшее меня отчаяние, когда я свыкся со своею одинокой жизнью, с расставанием и тем, что люди поначалу холодно относятся ко всем. Тогда-то я и понял, что доводы мои о том, что я никчёмен, никому не нужен, не что иное, как следование принципу верифицируемости. Я будто каждый раз искал удостоверение того, что я ни нужен, ни способен, я не подхожу… Но стоило мне поразмыслить здраво, как я обнаружил ложность своих убеждений. Прости за сложность размышлений, но вытягивать себя из топи, не прибегая к помощи других, акробатический приём, достойный ловкости Мюнхгаузена, поскольку путь нахождения баланса души не так уж прост, как может показаться. Я, поразмыслив, обнаружил, что обобщать людей напрасная затея, судить всех по отдельным людям, которые тобой пренебрегли, неверно, а недостойность самоумаления способна выявить поездка в хоспис или лепрозорий. Вот потому я опираться стал на попперовскую фальсифицируемость, которая уже не требовала от меня для каждого быть милым, хватало и того, что были те, кто относился ко мне с искренним теплом. Признаюсь, поначалу мне довольно сложно было разобраться, так ли это. Не то чтоб я не доверял другим, скорее дело в том, что я довольно плохо различаю искренние человеческие чувства, полагая, будто люди чаще улыбаются и говорят хорошие слова не оттого, что чувствуют действительно в моменте, а скорее чтобы соблюсти декорум. Мне думалось, что их улыбки и слова — условность, но если поразмыслить, то не всё ли мне равно? Я стал держаться принципа, что тот, кто любит, не может считаться абсолютным негодяем. И в этой логике любовь являлась для меня тем маркером, который позволял мне утверждать, что несмотря на все мои изъяны, которые, по правде говоря, и не были ужасны, я не являлся человеком злым и равнодушным. Пускай я не воздвиг колоссы и не сделал добрых дел, но способность полюбить хоть что-нибудь да значит. В то непростое время именно умение любить явилось ориентиром, проводящим, словно в мороке маяк, мою непришвартованную душу. Оценки, что себе давал, из раза в раз всё больше повышались, но я тогда ещё не осознал, что самого себя оценивать абсурдно. Лишь много позже я пришёл к тому, что мне, по существу, индифферентны те оценки, что дают другие, неважно обо мне они заговорят или о ком-то, их взгляд основывается на индивидуальном опыте, общественном мнении, морали, предрассудках о добре и зле, на скудных знаниях, а иногда и вовсе на телеологии. Но а когда я приобрёл релятивистский взгляд на этику, по большей части начал избегать оценок, давая их только тому, что уходило в крайность. Мы все умны задним числом, и я сейчас с насмешкой над самим собой осознаю: считать чужое мнение авторитетным не имело смысла, да и, по правде говоря, лишь пара человек была важна мне в этом мире, без них мне сложно было бы прожить, а все же остальные были заменимы.
____Заменимы…
____Да, тогда ещё я полагал, что и тебе смогу найти замену. Я часто хаживал один на конференции, мероприятия, в музеи, мне думалось, что там я, может быть, кого-то встречу, но, как это бывает, либо одинокие туда не приходили, либо мне никто не нравился, бывало, я стеснялся, либо что-нибудь мешало… Теперь я знаю, именно тогда, наедине с самим собой, я начал наконец перерождаться, стал прислушиваться не к кому-то, а к себе. И наплевать, что этот аутологический трюизм схож с инспирациями для гипноза, я тогда действительно по большей части был отшельнически одинок. Когда живёшь один, молчание твой вечный спутник. Всё чаще начал я ходить в музеи в одиночку и бродил по залам, где зрителей так было мало, что только каблуки моих ботинок нарушали безмолвие портретов, что глядели на меня со стен десятками зрачков. Однако, перманентно находиться в тишине, ни говорить, ни получать ответов сложно, и вот тогда я начал сам с собою говорить, воображая, будто говорю я с кем-то. Со стороны, должно быть, виделось, что я, пожалуй, тронулся рассудком, но человек — зверь социальный, и ему необходимо с кем-нибудь общаться. Мне нужно было обсудить всё то, о чём читал я, что узнал, что на моей душе, о чём я думаю, о чём мечтаю, рассказать о том, что видел я. Но было не с кем. Пустота. Но даже пустота звучит насыщенней, чем то, на что я мог рассчитывать в квартире, ведь в слове «пустота» и то букв больше, чем я способен был услышать вечером в ответ. И потому мне ничего не оставалось, как что-то говорить себе, как комментировать свои поступки, излагать пространный монолог в свои же уши. Не занятый беседой с кем-то, я всё чаще возвращался к нашим разговорам и к твоим упрёкам, испытывая жуску, я пытался отыскать тот компромисс, который был нам нужен. Вот только это было слишком поздно.
____Но я не оставлял надежд и в том, чтобы найти себе реальных визави. Хотя бесплодность вылазок в общественные уголки в конце концов склонила меня к современным трендам: знакомиться не в настоящем мире, а онлайн. Завёл себе анкету в приложении знакомств и окунулся в мир чужих и чуждых ожиданий.
____Все приложения для встреч по большей части представляли забавнейший образчик антропометрии. Там все писали рост и вес, как свой, так и искомого партнёра; перечисляли свои недостатки и достоинства, указывали то, с чем не смирятся никогда. Естественно, анкеты заполняло меньшинство людей, у большей части были только фото. Как видно, те последние рассчитывали, что их будут выбирать исключительно по внешним данным, не вдаваясь в их позиции, желания и интересы. Хотя другая часть, скажу тебе, была не лучше, всё то количество активностей, которыми иные девушки — я думаю, а равно и мужчины — пытались себя окружить, казалось мне попыткой перебить рекорды Макса Фишера из «Академия Рашмор». А угадай, какое из желаний жизни было самым популярным среди женщин. Не знаешь? Попробуй угадай. Что, нет предположений? Нет, не материнство, и не желание иметь семью. Ну это же легко! Перворазрядный способ провести как отпуск, так и выходные, может быть, стиль жизни… Конечно, это путешествия! Почти что все желали только одного. Вот если б не работать и таскаться постоянно из страны в страну, с места на место. Потомков оседлого народа прельстила кочевая жизнь. А знаешь почему? Да потому что, в сущности, они и никогда не кочевали. Возьми любую дуру или дурака и на три года их отправь скитаться регулярно, чтоб каждую неделю обязательно менялся город, чтобы все их вещи умещались в мелкий чемодан. Да их стошнит от постоянных переездов через месяц или два. И ведь подумать только, они к этому стремятся! Скитаться по чужим краям, жить без семьи, друзей и дома… Нет, я не ругаю странствий, я лишь считаю, что вояж не может быть идеей жизни.
____Неправдой будет, если я скажу, что мне не нравились свидания, скорее я к ним слишком деловито относился. В фантазиях я строил идеальную семью, хотя со многими я виделся впервые. Должно быть, ты сейчас смеёшься. Я, признаться, тоже. Давай с тобой смеяться от души, припоминая все наши ребяческие грёзы. Из-за того, что много лет я не пытался завязать ни с кем интимных отношений, я сперва не знал, как мне себя вести, и опирался на какие-то стереотипы и шаблоны, а как известно, нет ничего скучнее, чем клише. Но мало этого, я каждое безрезультатное свидание считал своим просчётом; об этом стыдно было бы писать и признавать свою простосердечность, когда бы я и до сих пор оценивал себя, но я себе не выношу оценок, и потому-то умиляюсь, вспоминая, как очаровательна наивность. Из каждой неудачной встречи я пытался вынести урок, припоминая и твои упрёки за мою неловкость при общении с людьми, особенно тебе не нравилась моя конформность, нежелание вступать в конфликт, отстаивать свои позиции по мелочам. Бывало, я после свиданий в голове на скорости прокручивал в воспоминаниях события и в целом вечер; такие интроспекции мне позволяли разбираться в чувствах и своих ошибках. Но худшим, я теперь осознаю, бывало то, когда я, разбирая по отрывкам вечер, представлял тебя, как божество, взирающее на мои поступки с высоты непостижимой мудрости и от души хохочущее над моими неумелыми потугами кого-то склеить. Я часто был преследуем твоей оценкой, которую, конечно, ты не выносила, но которую, как мне казалось, ты могла бы дать. Мы разошлись, я перестал быть для тебя хоть сколько-нибудь важным, но мнение твоё ещё довольно долго было для меня весомым.
____Довольно неожиданной надобностью стала необходимость говорить о прошлом, которое всецело было связано с тобою. Рассказывать на первой встрече о своей былой любви и браке, особенно о чём-нибудь прекрасном — моветон. Но и ругать былое счастье или, того хуже, говорить о ссорах ещё менее достойно. Но так как все ярчайшие моменты, кроме детства, были связаны с тобою, то в моих рассказах ты возникала неизбежно. За долгие семь лет скопилось множество событий; да что события, вся жизнь моя была так тесно связана с тобою, что тебя казалось невозможным отделить. Быть с кем-то, значит поделиться жизнью. И я её надвое разделил. Я говорю серьёзно, без метафор. Ну как, скажи мне, говорить о прошлом, когда всё тесно связано с тобою? Ты не подменишь диалоги монологом; события, где были мы вдвоём, ты не представишь людям, будто делал в одиночку. Вот потому-то приходилось мне тебя в воспоминаниях изображать, как будто безымянной, наречь какой-нибудь банальной стигмой, но не именем твоим. Желая избежать упоминаний вовсе, я превратил тебя в фигуру умолчания, я изымал тебя из прошлого, как незначительного персонажа. Для незаконченности повествования, подспудных смыслов, недомолвок используют отточие, но мы с тобою делали всё вместе — то есть, я и ты, — теперь попробуй поменяй местоимения на имена, а, как из известно, там, где двое обладают чем-то, в конце пред буквой «s» влезает маленький и гадкий червячок апостроф. Он поедает буквы, часто гласные, но иногда он пожирает даже имена.
____Через года насыщенная жизнь позволила мне говорить об одиночных путешествиях и холостяцком быте, тогда и стало много проще вскользь упоминать наши с тобою отношения не очень-то вдаваясь в суть, но именем своим с тех пор ты для меня уже не обладала, мне некому было его произносить.
____В конце концов я выдохся, устал от поисков, устал и от попыток. Попытка — всегда пытка. Всегда один итог. А доводы, что ты приобретаешь опыт, довольно неразумны и скучны. Спустя наверно год исканий и потуг, я наконец себе признался, что устал от бесконечных однократных встреч, и что единственное чувство, которое у меня вызывают приложения знакомств — раздражение. Я продолжал всё это время думать о тебе, но ты не знала, что всех женщин мира я променял бы на тебя одну.

XXVI

____Доброе утро.
____Мне сложно предугадывать то время, в которое читаешь эти строки, но хочется, чтоб это было утро. Точно такое, как все утра, когда я посыпался беспричинно радостным, счастливым от одного того, что новый день, что солнце, ты со мною. Ты их помнишь, эти утра? Я их не забуду, но сейчас такого утра у меня, конечно, не бывает. Не представляю я и то, с чего начинается утро у тебя. Наверно, ты с трудом встаёшь с кровати, идёшь в ванную, там умываешься, завариваешь кофе или чай, кормишь кота, а если выходной, то долго обнимаешься с любимым перед тем, как встать. А если ты съедаешь утром половинку авокадо или варишь себе кашу, кормишь завтраком ребёнка, может быть, благодаря новейшей медицине это стало для тебя возможным, может, делаешь зарядку, дыхательные практики или выходишь на пробежку, то и вовсе это образцовый ритуал. Моё же утро вовсе не похоже на твоё, оно, наверно, даже выглядит кошмаром для здоровых, полных сил людей. По сути, оно начинается не в тот момент, когда я просыпаюсь, а тогда, когда ко мне приходит пожилая медсестра. Сначала дефекация — опорожнение прямой кишки. Пред этой процедурой я курю, обычно лёжа на спине в кровати. Конечно, в комнатах запрещено курить, даже утерпчивой сиделке это не по духу, но снисходительно она на это закрывает всепрощающие очи. Известно, ацетилхолин активизирует работу парасимпатической нервной системы, а никотин, в свою очередь, является его агонистом, воздействующим на н-холинорецепторы, которые, помимо прочего, активизируют работу перистальтики кишечника, что позволяет мне опорожниться проще. Поэтому с утра затяжка для меня не яд, а в большей степени лекарство. Потом через катетер опорожняется мой мочевой пузырь. Довольно отвратительная процедура. В мой пенис через мочеиспускательный канал просовывают трубку, которую суют, суют всё дальше, пока её конец не выйдет в мочевой пузырь, и уж тогда в мочеприемник заструится тёпленькая жидкость. Я помню, в первый раз я чуть не потерял сознания, когда мне внутрь через мой пенис засовывали трубку, но врач тогда ещё шутил, что всё это не так ужасно, ведь мне не нужно делать уростому. Все эти унизительные процедуры завершаются, когда в задний проход мне ставят анальный тампон, предотвращающий подтекание кала. Как видишь, то, на что внимание не обращают люди, для меня довольно хлопотные процедуры, но это сейчас, поскольку с ними свыкся, а поначалу они и вовсе были для меня позором. За ними следует совсем уж розовый обряд. Когда я чувствую, что у меня действительно болит спина, я говорю про шейный и грудной отделы, я прошу вколоть мне трамадола. И пожилой сиделке нужно отдать должное, она мне не отказывает в жизни, причём уколы она делает так мастерски, что, кажется, она, помимо современной медицины, изучала и акупунктуру. От постоянного сидения на бёдрах и на ягодицах у меня раздражение кожи. Чтоб снять его мне на ночь и перед прогулкой утром протирают кожу каламином. Ну и напоследок одна втора ложки с экстрактом элеутерококка, как доктор прописал.
____Закончив завтракать, я жду хозяйку фибромиалгии. Мы сговорились с ней устроить что-то вроде пикника. Для этого мы с ней должны поехать в широко известный здешний парк, в который любят выбираться постояльцы. Сейчас она на процедурах, и поэтому я ожидаю на веранде. Сижу здесь, как на наблюдательном посту. Обвешанные такелажем бус, серёг, колец, заколок выходят на прогулку пожилые ведьмы. И раз уж взялся проводить подобные сравнения, то ими же закончу, вопрошая, оттого что не могу никак понять, зачем этим изношенным посудинами в столь непубличном месте необходима бижутерная оснастка? Не дремлет и смотрителя помощник, он ухаживает за мамашей мальчика с кифозом. Рыбак ловит удачу в этот раз на волноломе, сварливая жена, которая закинула его на эту наспех сделанную груду, куда, как видимо, сваливали чохом тетраподы и большие камни, у него имеется, но золотую рыбку он ещё не изловил.
____— Вы готовы? — вопрошает девушка, когда находит меня на веранде.
____— Я нам захватил буратту, каких-то пирожков вроде хычинов, виноград, ну и, конечно же, отличный рислинг, — я демонстрирую эльзасскую флейту и тут же поправляюсь: — Я подумал, что вино будет интереснее, чем пиво; поэтому взял его, тем более здесь можно достать рислинг. Вы любите рислинги?
____— Я плохо разбираюсь в винах.
____— Тем лучше, — говорю я, — будем пробовать и различать вторичные оттенки.
____Парк расположен в сущности недалеко, каких-нибудь четыре километра, но так как нужно идти в гору и через посёлок, с моей коляской это сделать невозможно. Мы дожидаемся такси для инвалидов, меня закатывают сзади, я б сказал, в багажник, и мы едем в парк. Я как ребёнок пытаюсь любоваться видами через окошко. Нас медленно, как будто бы намеренно красуясь, обгоняет круизер. Я с завистью слежу за удаляющимся силуэтом. Не то что б я всегда мечтал на нём кататься, но теперь в любом из круизеров есть щепотка соли. Теперь я даже не могу мечтать, что на таком проедусь, как будто, соглашаясь с этим, за окном колышется, кивая седой гривой, призрачный ковыль.
____У входа в парк нас ждут бесхитростные топиарии в виде геометрических фигур, и лишь одна напоминает крокодила. За парочкой магнолий расположились развалины раннехристианской базилики, которую облюбовали постояльцы и туристы. За базиликой начинается аллея из разлапистых платанов, которые ещё в листве, но по упавшим на тропинку листьям мне понятно, что в стволах их еле слышно заскулила осень.
____— Пойдёмте к морю, — предлагаю я, когда выходим на развилку.
____Мы следуем тропинкой, вымощенной плиткой, что идёт вдоль протянувшегося к северу утёса. Признаться, я желаю выкатиться к краю и глядеть с обрыва в бескрайность плещущегося моря, но где-то берег слишком отлог, а где-то сплошь в кустарниках, деревьях, мне не удаётся подойти как можно ближе. Затем, за человеком в котелке Магритта, мы видим большие камни, напоминающие мегалиты. Ландшафтные дизайнеры пытались обыграть пространство рядом с ними, высадив неподалёку верес, вереск, барбарис и хосту. Мы останавливаемся и, так же как и неизвестный человек, глазеем на большие камни и растения, что рядом с ними.
____— Взгляните, — говорю я, — здесь эфедра с перезревшими плодами. В некоторых странах её культивирование запрещено законом из-за содержания в ней эфедрина, являющегося ингибитором моноаминоксидазы. Вам не кажется нелепым то, что государство, которое, несомненно, является искусственным конструктом, запрещает существование некоторых растений? Скажем, эфедре нельзя расти на моём участке. Да, можно ответить, что суть не в самом растении, а содержащемся в нём веществе, но в таком случае это ещё более абсурдно, поскольку государство таким образом запрещает существование химического соединения. Может быть, оно какие-нибудь из законов физики тоже запретит?
____— Не думаю, что в государствах подобные решения о запретах принимают химики или биологи, как правило запреты устанавливают люди с совершенно иным образованием.
____— А вот ромашки не запрещены, — указываю я на флористическое воплощение одного ингредиента, входящего в состав того, что называют, English breakfast.
____— Только это не ромашки, а нивяник, — отвечает девушка.
____— Как вы сказали?
____— Нивяник. Многие принимают пиретрум или нивяник за ромашки, но у ромашек более выпуклая сердцевина.
____Я, признаться, даже открываю рот от изумления.
____— А вы, я вижу, разбираетесь в ботанике. А это что за куст? — показываю я на неизвестный мне образчик. В нём есть какая-то непередаваемая глубина, такая же, как на «Кусте» Ван Гога, на который, кажется, можно глядеть часами.
____— Не знаю, говорит она, я разбираюсь только лишь в цветах, поскольку моя мама ими занималась.
____— Забавно, — произношу я, следуя на коляске дальше, и говорю уже будто и не с ней, хотя девушка идёт довольно близко, — а эта красная трава похожа на тлатлаукапатли, по крайней мере, так красную траву называли ацтеки, но, конечно, скорее всего, не эту. Её прикладывали на те участки тела, что покрывали язвы. Вы не читали «Флорентийский кодекс»? — вдруг спрашиваю я, и не уверен, что её, я бы спросил любого, кто бы был здесь рядом.
____— Нет, а что это?
____— Довольно древний манускрипт, написанный одним монахом по прозвищу Саагун, которое он взял себе от имени деревни, где родился. Довольно поздно, когда ему было около тридцати, он отплыл с миссией в Новый Свет. Хотя он прожил девяносто лет, так что в его случае можно сказать, что в тридцать его жизнь только началась. Именно там он написал множество сочинений на испанском и на науатле, которые в последующем были объединены в «Флорентийский кодекс», повествующий о жизни, быте и религии ацтеков. Довольно любопытный и объёмный труд, скажу я вам.
____— Вы его читали?
____— Разумеется. Знаете, там, помимо прочего, есть описание медицины ацтеков, которая во многом заключалась в употреблении специальных трав, таких как тамеметла, которой лечили глаза, цицикастли — подагру. Интересно, что Саагун описывает не только лечебные свойства, но и сам вид растений, например, койотоматль он описывает, как растение с цветами известкового цвета, замечая, что цветы есть бесполезно, а вот корень может вылечить понос. А парализованный может вылечиться, если его будут натирать и мыть растением под названием шонекуильпатли. Не правда ли, идеалистический мир?
____— А от фибромиалгии у ацтеков не было лекарства? — усмехается она.
____— Полагаю, что они о ней не слышали, и оттого, возможно, ею не болели.
____Наконец тропинка нас выводит на открытое пространство, которое довольно сильно вытоптано ногами. На этой небольшой площадке, заканчивающейся вертикальным обрывом, только одно дерево, машущее на ветру своими крыльями. Оно напоминает мне сосну Синьяка в Сан-Тропе.
____— Место то что надо, — заключаю я, приближаясь к краю и смотря на море.
____Она не знает истинного значения моего суждения и принимает его за одобрение места под пикник.
____— Здесь? — спрашивает девушка, указывая на тень от дерева.
____Я соглашаюсь, достаю захваченный мной сыр и пирожки, откручиваю пробку.
____— Вы сегодня не принимали трамадол? — уклончиво осведомляюсь я.
____Ответом мне служит довольно красноречивый взгляд с укором. Действительно, нашёл кого учить, и, главное, припоминать на отдыхе о грёбаных лекарствах.
____— Смотрите, что придумал, — перевожу тему, — захватил два тумблера под виски, — я показываю девушке стаканы, — почти бокалы, только без ножки.
____— Они в самый раз подходят для природы, — говорит она, протягивая руку за бокалом, который уже наполняется вином.
____— За что мы будем пить?
____— Решайте, — говорит она.
____— Давайте за то, чтоб следующие поколения жили лучше нас.
____Есть в этой фразе нечто неизбывное, но всё-таки не безысходное. Она сама собой, просилась на язык, но пузырьковое вино смывает привкус этой фразы со вкусовых сосочков.
____Я любуюсь молча бесконечностью, которую сжимает горизонт.
____— Вы ощущаете, насколько это место превалирует над остальным пространством?
____Нет ответа.
____— Да, здесь красиво, — наконец-то говорит она.
____— Не только, здесь, кажется, может происходить всё что угодно, и это место будет подходить как нельзя кстати. Здесь может начинаться жизнь, а может и происходить зачатие, и первый поцелуй здесь бы смотрелся идеально, конечно, расставание, решение всей жизни, даже смерть или убийство, здесь бы были, как нельзя удачны. Лучше места не найти!
____— Вы поэт, — простосердечно говорит она.
____— Нет, для этого я слишком расчётлив и холоднокровен, — отрицаю я.
____Я смотрю, как девушка разделывает пузырь сыра.
____— Как вам вино?
____— Хорошее.
____— Такой ответ никуда не годится. Попробуйте его снова, но на этот раз ничем не заедайте.
____Она отпивает.
____— И как?
____— Оно как будто газированное, хотя на стенках пузырьки и так видны, — она рассматривает стакан.
____— Хорошо, — киваю я, — не останавливайтесь, следуйте дальше.
____— Куда? — удивляется она.
____— Отправьтесь в винное путешествие. Попробуйте пойти вслед за вином, узнать какие ароматы собрало оно. Его пузырьки лишь приглашение к путешествию.
____Она качает головой и снова пробует, теперь уже давая рислингу подольше задержаться.
____— Оно чуть сладкое.
____Киваю.
____— Что вы чувствуете? Доверьтесь вашим чувствам.
____— Яблоко, — наконец-то она делает свой первый шаг.
____— Отлично, в яблочко, — поддерживаю я.
____— Цитрус.
____— Говорят, лимон, — я подтверждаю, — но мне почему-то больше чувствуются мандарины.
____Она отпивает снова и уже идёт уверенней.
____— Мне кажется, что ещё груша и пусть будет ананас.
____— Отлично! Ну и как вам?
____— Так пить вино намного интересней.
____Она делает ещё один глоток, словно затем, чтобы проверить свои чувства, убедиться в том, что они её не подвели.
____— И к слову о запахах, — замечаю я, — попробуйте понюхать и саму бутылку, не стесняйтесь.
____Девушка берёт в руки рейнскую бутылку и подносит её к носу.
____— Что скажете?
____— Пахнет дрожжами, может хлебом…
____— Пиво?
____— Да, и пивом тоже, — она торжествует, а левый указательный благодарит меня за подсказку.
____Мне думается, что после сегодняшних открытий, она уже не будет упускать при дегустации вина его аромат.
____— Эти виды, — говорю я, глядя на море и на берег, — мне напоминают почему-то картины Сислея. Он вроде и не специализировался на маринах, но его видение пейзажа подходит сегодня и под эту местность как нельзя кстати. Вы видели Сислея?
____— Я плохо запоминаю имена, возможно, только если сами картины.
____— Знаете, быть может, для кого-то его полотна, ничего особенного, но мне нравится в них то, что они всегда невероятно яркие и тёплые, уютные настолько, что, кажется, ты возвращаешься в пенаты; кажется, что все эти места тебе уже знакомы.
____Ей нечего добавить к моему.
____— Вам нравятся картины?
____— Да.
____— Какие?
____— Импрессионисты, они писали так, как чувствовали.
____— Мне тоже больше нравится век девятнадцатый, не только импрессионисты, но и последователи романтизма, реализма, даже неоклассицизма, хотя это немного раньше. В общем, почти все, кто был раньше постмодернистов. У них в картинах всегда есть какой-то нарратив, как будто ты и вправду наблюдаешь за происходящим, даже если это Мунк… А вот у постмодернистов этого нет. А все эти объяснения смысла, глубины их картин для лохов, попытка найти смысл в кляксах такой же бред сумасшедшего, как и попытка отыскать в мазне изящество и красоту. Вы же не будете искать красоту в шуме стройки или какофонии. Чего стоит красота, которую необходимо объяснять? Если она есть, то она и так видна. Вам же не нужно объяснять красоты моря, — обвожу рукой пейзаж, как будто бы его рисуя.
____— Вы не любите так называемое современное искусство?
____— Почти всё, — я улыбаюсь. — Но давайте не будем об искусстве, что толку говорить о нём, когда его не видишь. Это неуместно.
____Я умолкаю, оттого что я не знаю, о чём заговорить. Я так отвык вести беседы, что не знаю, что обычно обсуждают люди; не то чтобы мне не о чем рассказывать, но то, что я могу поведать, будет ей скорей неинтересно, а трепаться о себе, своих проблемах, может быть, болячках — это худшая идея, лучше ничего не говорить, чем спрашивать о личном, или самому о нём распространяться.
____Всё то, что можно было выпить — выпито, что можно съесть, то съедено. Я чувствую, что пузырьки мне передали свою лёгкость.
____Мы отправляемся вглубь парка. Недолгий путь и за неухоженным боскетом из приземистых кустов мы обнаруживаем небольшое кладбище. Значительная часть надгробий позабыта навсегда, они стоят заросшие травой, а где-то даже и асфоделями, растением забвения. Их, я уверен, не приходят навещать, никто рыданием иль грустным вздохом не тревожит упокоенные души. Мне кажется, что это даже лучше, когда никто не заявляется внезапно, сожалея, стоя над могилой, что тебя не стало слишком рано. Люди считают, что для смерти существуют подходящие моменты. Но это парадокс живых, им кажется, что время бесконечно, что оно было до них и будет после, однако главное условие существования времени — наличие материи, в «ничто» не существует и время. Может случиться, что и время пропадёт с исчезновением человека.
____— Смотрите, а вот эту могилу кто-то навещает, — говорит девушка, показывая на надгробие с последней датой, относящейся к началу этого столетия. У памятника аккуратно высажена какая-то трава с широкими селадоновыми листьями.
____— Прекрасное кладбище! Лежать здесь, должно быть, одно удовольствие.
____— Не несите ерунды! — серьёзно заключает девушка. Недосягаемость моих суждений её, как видно, раздражает. Я могу её понять.
____— А вам разве не кажется сия обитель умиротворённой?
____— Здесь спокойно, — соглашается она, — но лежать на кладбище, не может быть чем-то привлекательным.
____— Можете меня подвести вон к тому обелиску? — указываю я пальцем, и девушка, взявшись за ручки сзади, помогает перекатиться креслу через корни и неровности узкой тропинки, подвозя меня к чёрному граниту.
____Я долго всматриваюсь в чёрный, господствующий над палитрой окружающих цветов.
____— Вы не находите, что он прекрасен? — спрашиваю я.
____— Скорей ужасен, — говорит она и заключает: — чёрный.
____— Прекрасен в своём ужасе… Но вы не находите, — я возвращаюсь к теме, — что нам всем рано или поздно придётся лежать на кладбище. Так чем же это место плохо? Мне кажется, что те, кто здесь лежат, должны бы радоваться этому.
____— Давайте прекратим кладбищенскую тему, — говорит она сухо, всё так же стоя за моей спиной, и только теперь я понимаю, что задел что-то намного большее, чем просто тему про то, где было бы всего приятнее быть погребённым. — А то я вас оставлю одного, и что будете делать? — добавляет она, осознавая, что мне не развернуться здесь, а возвращаясь задом, я, скорее всего, упаду и хорошо, если не размозжу себе затылок.
____— Вы так не поступите.
____— Конечно нет, вы это знаете и пользуетесь моей слабостью.
____— Это не слабость. В этом ваша сила.
____— В чём сила?
____— В сострадании и выдержке воспринимать людей такими, какие они есть. Ведь многие хотят перекроить другого человека по своим стандартам, а вы вот нет.
____— Быть может, у меня на это уже просто нету сил.
____— Но ведь другие этого не знают, а я им не скажу, — пытаюсь подмигнуть я, запрокидывая голову назад, чтобы она увидела.
____Мы покидаем кладбище, но не успеваем потерять его из виду, как в стороне я замечаю ещё парочку надгробий.
____— Смотрите, вон ещё, — указываю пальцем, — похоже, кладбище разрастается хаотично.
____— Скорее всего, это самоубийцы, их не хоронят на общем кладбище.
____— Почему?
____— Такова традиция. Они совершили тягчайший грех.
____— Прервали собственную жизнь? — скептично уточняю я.
____Она не отвечает.

XXX

____Она была меня значительно моложе, хотя тогда я не был даже в возрасте, когда на лбу или у глаз рождаются морщины, но, я уверен, что мужчины моих лет воспринимаются, такими как она, как те, чья молодость прошла. Она имела серые глаза, непроницаемо скрывающие чувство, волосы белей соломы, которые спадали с головы до плеч и где-то возле шеи собирались в пышность, я никогда до этого такой изысканности в волосах не видел, наверно потому-то для моей упрямой грубой мужской силы их изыск казался чем-то вроде, скажем так, произведения искусства, ведь локоны её волос сплетались в золотой орнамент или вязь, которые всех ближе был бы способен отразить, наверно, Густав Климт через свою сусальность. Лилейное лицо, глаза, в которых затерялась пасмурное небо, и дым блондинистых волос — вот то, что составляло её неотразимую прохладу. Через года я был буквально поражён, когда в одном музее я увидел сходство этой девушки с портретом кисти Огюста Эрбена, таким нехарактерным для его руки, ведь Эрбен по большей части рисовал абстракции, пейзажи, натюрморты и почти не рисовал людей, а тут внезапно и такая схожесть! И пусть у девушки на полотне небесные глаза, важнее сходство, поскольку также, как она, та девушка, что в синем, с портрета глядит через тебя насквозь, как будто ты не существуешь, и в то же время этот взгляд не раскрывает и её загадочную душу. Такой была она.
____Однако, рассказав о ней, я слишком забежал вперёд, без пояснений пропасть не осилить. Вернёмся же на пару лет назад, забудем то, что выше…
____Больше трёх лет живу один, я молод и хожу в спортзал, мои эрекции не хуже прежних, мой гардероб пополнился, как, собственно, и мой достаток, я путешествую, я начал рисовать акрилом и немного маслом, меньше сплю, но мозг работает как никогда проворно, я запоминаю на лету. За пару лет мне удалось освоить всю ту базу знаний, которой ранее пренебрегал: химия, генетика, искусство, цитология, минералогия, психиатрия, физика и, скажем так, пролегомен философии — компаративистика. Я стал не только знать, но и по большей части понимать устройство мира, однако я всё также был один. К своей атомизации я относился просто, я пребывал в гармонии наедине с самим собой, но если ты красивый молодой мужчина, ты неизбежно спотыкаешься о мысль, что рядом каждый день с тобой проходит множество красивых одиноких женщин, которые мечтают о любви. И вот уже ты думаешь: «Чем чёрт не шутит…» — и решаешься попробовать в который раз.
____Я танцевал от печки, выкинув тебя из головы. Когда якшаешься ты с призраками долго, становишься и сам таким же пережитком, а пережиткам в будущее нет пути. Я выбирался на свидания, я с кем-нибудь встречался, но эти фразы только хорошо звучат, на деле же не отражая истинных деталей. Что ты ответишь, если я скажу тебе, что я ни разу не влюблялся? Ни разу до того, как мне случайно встретилась она, та самая, которая в себя вобрала фотонное золото весны и всю осеннюю усталость. Она была аналитиком систем UEBA, что расшифровывается, как «User and Entity Behavior Analytics». Мне следовало насторожиться уже в тот момент, ведь все предыдущие пассии, с которыми хоть сколько-нибудь длились мои отношения, были заняты в профессиях не столь замысловатых: фотограф, фармацевт, флорист и даже фелинолог, как будто каждая работа их была намёком на феминность. И все они были сравнительно милы, добры и мной хотя бы и немного, но увлечены, однако в них недоставало глубины: недоставало интересов, хобби, смысла жизни, собственных позиций, принципов, идей. Мне думалось, что в этом их всеобщий недостаток, что ни одна моя идея не может привязаться к ним, они были стерильны для семян любых воззрений; однако позже я узнал и то, что те из женщин, что имеют принципы и дело всей их жизни, тоже, к сожалению, по большей части глухи к твоим интересам и твоим речам, поскольку благодатная земля их мозга уже занята соображениями сугубо личного уклона.
____К ним не испытывал невероятной страсти. Жажду, похоть, умиление, душевное тепло — определённо. Но чтоб терять от них рассудок или восторгаться ими, как святыней, чтобы приносить им не подарки, а вотивные дары — да что вы! Мне кажется, что даже в большей степени я их жалел, к моим проксимальным чувствам присоединялось что-то, скажем так, отеческое, какое-то сочувствие их одиночеству и их проблемам. Мне часто попадалось, что у женщин в жизни присутствовала неопределённость по поводу того или иного: некоторые слишком много пили, кто-то был затянут в ипотеку, у кого не ладилось с роднёй, какие-то успели нарожать детей, бывали те, кто пережил развод, и у кого ужасная работа — мне всех их было по-отцовски жаль. Возможно, потому и сами отношения на тот момент мне виделись уже не приглашением к счастливому и долгому союзу, а всего лишь временной, но обоюдно выгодной, интимной связью. Мы были с ними лишь попутчики, которые садились рядом и до остановки мчались не через пространство, а скорее время, оставляя за собой не города, а тех других, кто некогда был с нами, оставляя за окном кафе и бары, смятую кровать, не выпитые кружки чая, церемониальные букеты и конфеты, и истории, которые ты травишь раз за разом, каждой из соседок только на сегодня уронившей голову на крепкое плечо.
____Мне, как и всем, хотелось крикнуть: «Bingo!» — но барабан Фортуны был неумолим. Шестьдесят четыре, семьдесят один… Каким же будет следующий номер? Двадцать два — два гуся! Не твой, но, впрочем, не впервой. Никто не брал джекпота с первых десяти попыток. Потом ты не берёшь в счёт двадцать, дальше сто… А вот уже и колесо Фортуны превращается от бесконечных итераций в центрифугу чёрта. И если даже у тебя вестибулярный аппарат довольно сносный, рано или поздно всё равно захочется блевать.
____Со стороны, должно быть, весело смотреть, как люди ходят по граблям. «О, эти не ударят, как другие» — «А эти точно безопасны» — «В пятый раз, я слышал, что они не бьют» — «Тут черенок, наверно, мягкий»…
____Но я пишу не для того, чтобы досадовать на незадачливость интимной жизни, а чтобы ты могла понять причины, побудившие меня к шагам и действиям противоречивым, если не сказать парадоксальным, особенно для тех, кто знал меня.
____Наше знакомство с ней имело интеллектуальную основу. Звучит, должно быть, странно, но сейчас я понимаю, что по-иному быть и не могло. Тогда я изредка ходил на викторины, довольно популярный вид досуга, у нас было своё сообщество людей никак не связанных между собой работой, школой, институтом и родством, мы были просто те, кто, в общем-то, за редким исключением, друг друга никогда до этого не знал, но это не мешало нам общаться, собираться и ходить на викторины, иногда в боулинг, играть в пейнтбол и покер. В тот вечер уже началась игра, когда она, опаздывая, села к нам за стол. Её позвал один высокий парень, и в тот вечер мне не удалось понять, встречаются они или всего-то навсего являются друзьями. Хотя уже тогда она мне показалась привлекательной, но если говорить открыто, то я не сконцентрировал своё внимание на ней. Весь вечер, я пытался разгадать загадки, радуясь, когда мне это удавалось, а она, как и любой из новичков, вела себя в тот раз довольно скромно. Повторно мы увиделись, наверно, через две недели. Тогда она и сделала мне первый комплимент.
____— О, ты сегодня с бабочкой, — она произнесла, заметив ниже адамового яблока галстук-бабочку по цвету Heliconius sara.
____— Да, рубаха с пиджаком без галстука или бабочки выглядит незавершённо…
____— Не нужно оправдываться, — отрезала она, — это смотрится красиво.
____Она говорила так уверенно, что её слова ещё довольно долго в моей голове звучали отголоском.
____Однако я не обратил на этот комплимент особого внимания, поскольку мне нередко делали любезность, хваля то мой пиджак, то худи с кепкой, то пальто, то красочный и разноцветный галстук, иногда носки, я не сказать чтоб наряжался броско, но старался одеваться, отдавая дань и вкусу и изыску, потому-то и её слова в тот раз звучали лишь очередной хвалой.
____На этот раз она была активнее и пуще прежнего смеялась, но так как и на этот раз она пришла с мужчиной, что был меня чуть старше и чуть выше, я утвердился в мысли, что они, должно быть, пара.
Затем случились праздники и отпуск, какие-то дела, возможно, череда свиданий, я не ходил на игры и не виделся ни с кем, из тех друзей. Но через какие-нибудь пару месяцев они компанией решили выбраться в боулинг, и я присоединился. Из-за работы я немного опоздал, но был довольно тепло встречен, особенно тепло она меня встречала.
____— Вставай за нашу дорожку, — она сказала, так как мы арендовали две.
____Я даже и не думал отказаться, ведь именно в тот самый вечер она глядела на меня не так, как прежде. Я брал тяжёлый шар, бросал, сбивал им кегли, поворачивался и встречался взглядом с ней. Она смотрела, взглядом полоня, и я, конечно же, вставал с ней рядом после каждого броска.
____— Ты сбил почти все, — она произносила.
____А если я ужасно мазал в желоба:
____— Мне кажется, ты поддаёшься.
____Она всё это говорила так, будто мне действительно были важны броски… хотя скорее, да, ведь после первых трёх и целой груды замечаний, я себя поймал на том, что каждый раз бросаю лишь за тем, чтоб похвалиться перед ней.
____— Сними, — она сказала, показав на моё худи, — здесь довольно жарко.
____И я его стащил, оставшись в плотно прилегающей к груди футболке. Её манера флиртовать неочевидно, ненавязчиво меня ещё сильнее разжигала. Особенно, наверно, оттого что в этот раз она была одна, без своего мужчины, если вообще он им когда-нибудь являлся, я этого не знал.
____В футболке мне было свободней и, беря тяжёлый шар, я улавливал её внимательный и любопытный взгляд, глядящий на мои натренированные руки.
____— Strike! — она сияла, — видишь, как пошло, когда ты снял худи.
____— Это ещё хорошо, что я не снял футболку, — отвечал я на её флирт.
____Она выразительно посмотрела мне в глаза, посмеиваясь уголками рта.
____Чтобы привлечь внимание мужчины, женщине достаточно остановиться свой взгляд на нём. В подобные моменты ты догадываешься, что тобой заинтересовались, но сияние её улыбки, комплименты, смех, и иногда участливость, когда я мазал, говорили мне о том, что мой восхищены. Конечно, после стольких безразличных ко мне женщин, я был поражён, насколько она не стеснялась своих чувств и как открыто с лёгкостью их проявляла.
____Мы встретились с ней вновь через неделю за игрою в покер, но на этот раз она была с традиционным своим компаньоном. Ты не подумай, будто я к нему пренебрежительно и недостойно относился, я познакомился с ним раньше, чем с ней, и, в общем-то, он был хороший малый, с ним было мне приятно находиться за одним столом, но я никак не мог понять какие отношения меж ними. Они сидели рядом, она бывало прикасалась к его руке, совсем не так, как это делают друзья и только; но он не обнимал её, за выпивку и за еду они платили порознь, да и она не знала о нём банальнейшие факты, которые, как мне казалось, всегда известны тем, кто много времени проводит вместе.
____Таким вот образом прошло, наверно, несколько недель: по средам мы участвовали в викторинах, и она на них являлась то одна, то с ним; по пятницам играли в покер, и, когда ей карта шла, я говорил: «Ты нас всех разденешь». Она мне отвечала тем, что говорила: «Я не сомневалась», — когда партия оставалась за мной. Я часто останавливал свой взгляд на серости её холодных глаз, она свои глаза не отводила. Я не забуду тот момент, когда в ходе игры я передавал ей карты, и она, их принимая из моей руки, пальцами прикоснулась к моей кисти и долго, несколько секунд, не отпускала пальцы, держа в своих и глядя мне в глаза. Никто ещё не флиртовал со мною так неочевидно, но так явно. Бывало, я смотрел на локоны её волос, пока она о чём-то размышляла и не видела мой взгляд, смотрел на профиль молодого и глумливого лица, на млечность её кожи, такой нежной, что от лампы иногда блестел её белёсый кончик носа. И даже после, ночью, утром, я не мог изгнать её из головы. Когда столкнулись наши жадные и алчущие взоры, что-то изменилось, решал уже не я, а что-то сверх меня. Она определённо магии своих очей не знала, ей грезилось, что красота в её лице, когда она была в двух чёрных дырах, поглощающих навеки свет.
____Прошло неважное количество рабочих дней и наступила, помнится, суббота, мы снова были вместе, но опять меж нами было грубое пространство — стол с напитками, едой, смартфонами, ножами. Однако не предметный мир был главною помехой, его-то я б осилить смог. Существенней его была компания её друзей, возможно, даже и коллег. Не знаю, на черта она их притащила. Какая-то дурёха и парочка приятелей-кретинов, не вписывающихся в уже сложившийся наш круг. На этот раз было полно людей, и мы, довольно часто чокаясь, наперебой друг с другом говорили. Как это и бывает, бар был шумным, многие довольно быстро набрались и пошли на танцы. Посредственные каверы играл довольно камерный ансамбль, но нам нетрезвым было всё равно, и мы под пение и звук гитары с барабаном танцевали. Я несколько смущался, ведь среди танцующих была она, и, думается мне, что у меня довольно плохо получалось. С ней рядом танцевали эти два кретина, и, кажется, один из них пытался даже пару раз во время танца её приобнять, но каждый раз она как будто отстранялась. Довольно быстро на танцполе стало жарко, и я возвратился к нашему столу. Прошло не более пяти минут, как и она вернулась тоже.
____— Ты почему ушёл?
____— Натанцевался, стало жарко, — ответил я.
____— Что ты пьёшь?
____— Лонг-Айленд айс ти, — я приподнял увесистый хайбол.
____— А я — секс на пляже, — сказала она и очаровательно засмеялась.
____— Ты чего смеёшься?
____— Да ничего, — игриво ответила она, — хочешь попробовать? — она повернула трубочку в мою сторону.
____— Секс на пляже?
____— Да.
____— Ты про напиток?
____— Конечно, — ответила она, всё так же улыбаясь, и передала мне хайбол, — а я попробую у тебя, — она взяла мой коктейль.
____Должно быть, тебе кажется, что этот диалог звучит довольно глупо, но мы тогда были пьяны, и даже этот примитивный флирт казался нам по-заговорщически интимным.
____Потом мы говорили об искусстве, у неё, к моему изумлению, оказался превосходный и глубокий вкус, она намного больше моего была осведомлена о живописи и литературе периода Эдо, особенно укиё-э, жаловала синестетическую светомузыку Скрябина и полихромность, красочность фовизма у Матисса, а в конце невероятно увлечённо мне повествовала, как однажды, посетив музей муранского стекла, была им очарована, и оттого теперь её невероятно поражают все моллированные элементы. Во время рассказа о муранских стеклодувах я, помнится, подумал о тебе и о твоей любви к миллефиори, проведя через две точки параллельные прямые, полагая, что аналогичность вкусов отражает и подобие характеров и душ.
____Однако диалог наш был противопоставлен хаосу и кутерьме из тут и там шныряющих персон, из дрыгающихся рук и ног, из музыки неблагозвучной, алкогольного дурмана. Нас то и дело отрывали от беседы, звали танцевать, она не оставляла приглашений этих без ответа и срывалась танцевать, и это мне не нравилось всего сильнее, потому что эта юная особа нередко слишком близко прижималась к одному из двух кретинов или даже, было дело, тёрлась об него своим упругим задом. Не знаю, то ли это была моя чрезмерная серьёзность, неумение дурачиться, а то ли их излишняя тактильность, но в конечном счёте алкоголь, их танцы, музыка мне надоели, начинала болеть голова, и я со всеми попрощался.
____— Ты куда? — она расстроенно смотрела на меня.
____— Домой, уже устал.
____На улице я выкурил напополам последнюю сигарету с одним из наших, вот там меня она-то и настигла.
____— Не уходи, останься.
____— Мне уже пора, пойду, — сказал сурово я.
____— Я вся замёрзла, — сказала она, дрожа на холоде, поскольку выскочила, как была, без куртки. Она скользнула под борта пальто и ко мне прижалась. В тот самый миг мы с ней поцеловались.
____Потом, смущая объятиями тех из наших, что выходили покурить, мы с ней стояли молча под ярким светом прожекторов бара, в шуме звуков, порождаемых несвязной пьяной речью и обрывками мелодий, которые привносят в ночь ощущение неловкой затянувшейся концовки преображения всех нетрезвых в экстравертов.
____— Мне пора.
____— Не уходи, — она сильней ко мне прижалась, но выдохнув отступила.
____Я ещё раз посмотрел на неё, повернулся, и последний, уходящий, видимо, в депо, ночной трамвай, идущий на восток, проехал мимо, отрезав острым колесом голову моей безрассудной тени.


____Довольно быстро два незнакомых человека вовлеклись в пестрящий календарь свершений. Нам не сиделось дома. Я показал ей заведения, где исполняли свинг, я показал ей кинотеатры, где ставили артхаусные фильмы, бары, где проходил стендап, тусовки, где включали синти-поп, булочную, где изготавливали вкуснейший ругелах, я ей открыл свой мир, мне было ничего не жаль. В последующем, с другими женщинами, таких ошибок более не совершал я. Я не пускал в свой мир или пускал не полностью, а только в его части. Однако, может быть, всё дело было в том, что для меня она была весьма юна, и потому меня влекло её знакомить с тем, что было частью моей жизни.
____Её достоинства — фасад, а за фронтальностью скрывалась сущность: она не говорила никогда мне «мы», она не говорила «вместе». Её главнейшим развлечением было гладить свой смартфон наманикюренным большим и указательным в придачу. Формовка её взглядов или принципов — абсурднейшее из предприятий. Мне кажется, из-за боязни показаться слабой, она ни в чём не уступала. Хотя мне повезло, что наши с ней мировоззрения во многом совпадали. Однако секс был главным, что держало нас с ней вместе.
____Ты знаешь, после продолжительного одиночества, отсутствия не то чтоб сексуальной жизни, но даже и интимной, когда ты можешь с кем-нибудь свободно обсуждать непубличные темы, секс очень подкупает. Я помню тот эффект, какой произвело её коротенькое сообщение, написанное в мессенджере, когда я находился на работе:

____«У меня есть для тебя хорошая новость».
____«И какая же?» — спросил я.
____«У меня закончились месячные, и сегодня я к тебе приеду».

____Ошеломляющая императивность.
____Упругая, не помещающаяся в руку грудь мне вспоминается отнюдь не для того, чтоб возбудить в тебе долженствующую ревность. Мне почему-то кажется, что изначально этот выстрел будет мимо. Хотя, как знать…
____Мне вспоминается, как отрываюсь я от поцелуя и смотрю в её невозмутимые глаза, которые однако, если ты внимателен чуть больше, всё-таки блестят не льдом, а вербой. Я, преисполненный желанием, лежу на ней, я прижимаюсь к ней всем телом, я, как что-то ценное, держу её в руках, её же руки изучают моё тело, а может, и не изучают, а точно музыкант она прикосновением вселяет музыку в тот инструмент, который для неё сегодня я. Губами припадаю к нежной шее, шея её — страсть. Спускаюсь ниже на большую грудь, сжимая её в жмене, губами припадаю к тёмному соску, как к ягодам, что набираешь в горсть в деревне. Скольжу по животу, и этот путь довольно долгий… но, наконец, язык касается того, к чему стремился. Я носом провожу меж ног, ноздрями вбирая её запах, и ощущаю, как по телу моему проходят волны, сравнимые по неимоверности с затяжками сативой.
____Все наши встречи заканчивались тем, что мы с ней беспредельно много говорили и неизмеримо предавались страсти. Ей от всего меня нужны были язык да пенис. Кому-то может показаться, будто это слишком мало, но для самодостаточного человека это те две вещи, которые ты не способен делать в одиночку: трахаться и говорить.

____Скажу, я с ней пытался быть предельно откровенным. Я в неё влюбился и мечтал её, конечно, полюбить, но мне было довольно сложно это сделать, не только потому, что я знал цену, но и потому, что я уже не верил в отношения до гроба. А она, мне кажется, и вовсе не могла любить, а если и могла, то, определённо, я был не из той колоды. Вот потому меж нами хоть и было понимание, но не было той объединяющей сакральности, которая была между тобой и мной.
____Хотя, наверно, в этом-то она была как раз умна: держалась от меня на расстоянии. Быть может, она поняла, что беззаботные счастливцы книг не пишут, я тогда ещё писал, точнее было бы сказать, пытался, но всё то, что выходило, уходило в стол. Мне кажется, что те, кто счастливы и всем довольны, даже не читают. Девиз их — наслаждение, стремление — восторг. А мой удел, конечно, бегство, попытка затеряться между строк, попытка отыскать там то, чего нещадно не хватает. И дело ведь не в том, чтобы найти смысл жизни. У нас, у всех, мне кажется, он есть. Вот только что он, если его не с кем разделить? Мы, социальные животные, и потому даже найдя смысл жизни, ждём, что с кем-нибудь его разделим. Да, ждём, что будем требоваться хотя бы одному на свете человеку, которому будет близко и важно то, к чему стремимся мы и кем являемся на самом деле. Ну посуди сама, какой толк в том, что ты нашёл, допустим, смысл существования, когда он важен тебе одному? Такое ведь походит не на откровение и не на мудрость, а скорее на тихонько едущую крышу, когда ты словно помешавшийся стремишься к эфемерным и надуманным вершинам, которые не видит более никто. Тогда и мнение твоё заведомо природы субъективной, а отзывы со стороны: «Твой труд — тщета». Вот так и думаешь, что ты сошёл с ума.
____Довольно долго мы не жили с ней совместно. И наши отношения ей не хотелось развивать; почти не делали с ней общих фото, разве что в компании друзей. Она мне говорила, что не любит делать что-то напоказ. Мы уважали личные часы друг друга, она мои художественные курсы и мои попытки что-то написать, а я её работу и учёбу. Она училась в другом городе, и потому на сессии ей приходилось уезжать. Конечно, у неё были свои подруги, такие же молоденькие, как она; я не любил встречаться с ними, поскольку не переносил незрелых и заносчивых суждений. Меж нами была если и не пропасть, то что-то вроде хляби, которая казалась мне лишь возрастным разрывом, но дело было всё-таки в другом: ни в мыслях, ни в речах она не связывала футурум со мною. Обманывался, полагая, будто был для этой женщины довольно ценен, наделял себя тем смыслом, коим не являлся для неё. В её сознании я был подобием погоды, которой всегда рады, но которая, как каждый знает, неизбежно сменится другой. Спустя лишь время я узнал, что с самого начала, она мне изменяла. Хотя, оговорюсь, она так не считала, не считала, что принадлежит всецело мне, и потому спала с другими, не жертвуя своим желанием, однако, делала всё это втайне. Я помню, что-то мерзкое высказывал в её глаза, а этот лёд непроницаемо глядел в мои надменно. Мне даже кажется, что где-то в глубине души она изрядно потешалась оттого, что это так меня задело.
____— Моя киска не принадлежит ни тебе, ни другим парням, она принадлежит только мне, — холодно ответствовала она, — и кого я хочу, того я к ней и подпускаю.
____Ей было невдомёк, как было тягостно мне представлять, невыносимо ощущать, что в тот момент, когда она купалась в моих поцелуях и моих руках, могла их сравнивать с другими, что были у неё намедни. Ей было не понять, как мерзко было мне осознавать, что я являлся лишь одним из прочих, в то время как я думал, будто для неё такой один. Ей было не осилить и мою брезгливость по поводу того, что продолжительное время я лизал, кусал и целовал то тело, что до этого ласкали грубые чужие руки, целовали не принадлежавшие мне губы, обливали потом, спермой и слюной, и, конечно, все они в неё вонзались членом.
____Мы с ней расстались, но довольно скоро своей хитростью она смогла меня к себе вернуть, прекрасно зная, как я возбуждаюсь, чувствуя её изгибы. Меня невероятно к ней влекло, а эту женщину влёк мой стоячий пенис. Но продолжаться бесконечно это не могло, я понимал, что мы встречаемся с ней исключительно для секса, но я осознавал и то, что то же самое она, быть может, делает с другими.
____Я думаю, что именно тогда вся эта неудача выстроить союз, хотя бы отдалённо походящий на семью, и послужила основной причиной перемены моей жизни. Измена, блуд, прелюбодейство, адюльтер, неверность… Они закрыли веру в то, что называется, совместность. Семья, как институт, мне виделась тем самым, что в действительности никому не нужно. А если кто и говорил, что в ней нуждался или в неё верит, я скептически считал, что это лишь его самообман.
____Я окончательно порвал с ней лишь тогда, когда она, ни капли меня не стесняясь, принялась довольно пошло флиртовать с одним приятелем из нашей общей компании друзей. Я не испытывал ни ревности, ни боли — только отвращение, как к ней, так и к нему. На этом мы расстались. С чего всё началось, на том и завершилось.