ЗАКЛАНИЕ

____Твой помысел закончить наши отношения останется как для меня, так и для текста омутом лакуны. Пусть это безвозвратно будет скрыто белой простынёй, я не хочу туда заглядывать и обнаружить там то, что может причинить страдания моей и так на ладан дышащей душе. Для нас каждый человек имеет образ, хороший ли, плохой, неважно, важно то, что образ этот может в силу обстоятельств претерпевать коррекцию/коррозию; и мне, чтобы закончить этот труд, необходимо и в последующем видеть в череде твоих поступков некую мораль. От этого моя брезгливость к скрытому в лакунах. И знаешь, меня не смущает то, что мой рассказ, из-за пробелов, скажем так, дискретная кривая, как выразился бы математик. Какой бы правда ни являлась, она не может быть диджитализирована в удобный и единый файл хотя бы потому, что мой текущий взгляд на вещи совсем не тот, каким он был в момент свершения событий, и исходя из методологии презентизма, даже изложение событий, в коих я был ключевой фигурой, не отражение того, что было, а лишь переосмысленное экспозе жизни.
____Как видишь, продолжаю после передышки. Сложные страницы. Мне не хотелось всё это описывать, и я откладывал, как только мог, мне не хотелось трогать то, что миновало, и уж тем более в который раз переосмысливать его. Когда я взялся в первый раз за воскрешение событий тех не вполне осмысленных, изменнических дней, я пробовал сдирать все чувства, чтобы представить историю охолощённой, но довольно быстро понял, что таким приёмом неспособен ни то, что передать какие-либо смыслы, но вообще хоть сколько-нибудь описать, происходящий между нами ад. Я объясню, зачем пытался так писать, я не хотел, чтобы рассказ мой перерос в укоры и обиды, не хотел, чтобы любой из нас пытался примерять на свои плечи ту одежду, что ему не по размеру, но без чувств, внутренних переживаний выходило так, что всё это писал какой-то робот, но не я. Сухое следование фактам хорошо лишь тем, что закрепляет данность действий и поступков, но отнюдь их мотив, и уж тем более не то, как они ранят человека. Чтоб описать всё так, как было, и при этом ни удариться в нападки и укоры, мне придётся скрупулёзно подбирать слова, поскольку сказанное мной будет звучать сравнительно с твоим не равновесно. Мне кажется, что даже этот упреждающий посыл звучит гнусавым возгласом обиды, а разумеется, нет хуже ничего, чем жалующийся на свою судьбу мужчина. Мне бы хотелось приукрасить и соврать, что холод наших отношений был мне с самого начала ясен, что в нём повинны были оба, и что мы более друг к другу не питали чувств, однако всё это не так, хотя бы потому, что я тебя тогда любил всё так же.
____Предположения о том, что ты скрываешь что-то, родились в тот двуязычный месяц, когда с тобою нам не удавалось сладить. В твоих речах что-то проскальзывало между строк, но я никак не мог понять, что это было. Наверно я уже тогда насторожился, а потом, уехав, перестала выходить на связь: ты с неохотой отвечала мне на то, что я тебе писал и присылал, хотя мы раньше живо обсуждали новости и мемы, а позднее вовсе не могла найти минуты, чтобы созвониться. Я не понимал, ты злишься или так погружена в учёбу. Что-то подсказывало мне твой истинный мотив, но отчего-то я не мог в него поверить, обманывался тем, что ничего не изменилось. Когда же мы созванивались, я замечал ту перемену, что в тебе произошла, ты говорила отстранённо и высокомерно, интерес твой сложно было пробудить, мне даже иногда казалось, будто ты воспринимаешь наши видеозвонки как должность. Всё стало явственней, когда ты возвратилась. Сначала ты была как будто рада, что вернулась, улыбалась, задавала множество вопросов, мы увиделись с друзьями, а потом… опять как будто всё не так, как надо. Конечно, я заметил изменения в тебе, и спрашивал о том, что у тебя случилось… Мне кажется, что груз порочной тайны делал жизнь твою со мной невыносимой, и потому одним прекрасным днём ты, выразив желание гулять, позвала меня в парк. Я помню, как сейчас, тот солнечный ужасный день, резвящуюся детвору, толпящихся на тротуаре голубей, людей на роликах и самокатах, что бесцельно ездят взад-вперёд, мамаш с колясками, забор из жимолости и устилающий всю клумбу гравилат, скамейки и твои слова, что за границей у тебя имеется другой. Сказать, что я был ошарашен, полагать, будто слова способны что-то выражать. Я выслушал тебя, а после удалился, ты за мною не пошла. Не помню, сколько я бродил, осмысливая то, что мне открылось. Потом звонил тебе, и мы с тобой нашлись, не помню как, подводит память, кажется, мне не хотелось всё это запоминать. Ты, вероятно, думала, я буду злиться и кричать, неистовствовать и обижаться, но на душе моей была сурдина, и я даже слова произносил превозмогая. Я попросил тебя всё рассказать, и ты открылась мне, перемежая свой рассказ слезами. Тебе казалось, что я перестал тебя любить, что помешался на работе, а твои успехи, или даже больше, чувства, мне неинтересны. И, как это бывает часто, на учёбе тебе подвернулся музыкант, фактически он был твоим коллегой. Аналогичные интенции, объединяющий вас интерес к искусству, схожесть ученических задач, отсутствие языковых проблем в мультиязычном вузе, где остальные — иностранцы, и оттого чуть более чужие. Классический набор детерминантов к тому, что называется, ассортативность. Не буду врать, что я могу тебя понять, но случай этот, если признаваться, заурядный; хотя тогда, он таковым мне не казался.
____В тот вечер мы с тобою долго говорили. Говорили честно и открыто, всё как есть. Я думал, что я больше не найду в тебе любви, но, боже, сколько было в тебе скрыто, в тот миг ты излила её наружу, ко мне, к нему и к миру. Ты не была замученной, раздавленной, уставшей, ты сияла, ты парила от любви, и, к моему проклятию, мы были близкими настолько, что в тот миг я для тебя, каким бы ни был я, а всё же оставался самым близким человеком, ты говорила мне о нём и о себе открыто, я внимал. Тебе — твоё везение — не осознать, что значит разделить то счастье, что судьбой даровано тому, кого ты любишь больше, чем кого-либо на свете, что его восторг, его надежды, грёзы — всё это любовь, но не к тебе уже, к другому. Помню: я смотрел в твои глаза, в них полыхало пламя и в него, ни капли не испытывая алекситимии, ты, произнося за словом слово, бросала остатки нашей юности и нашей неподдельной, без расчётов и оглядок, искренней любви; там в этом пламени горел и я. Да и сейчас, горюя по любви и общей юности, горю я. Тебе, конечно, было жалко всё это сжигать, и ты из всех, пожалуй, самый нежный в мире инквизитор.
____После признания мы пару дней не говорили, как будто каждому из нас казалось, что мы не должны, что существует некая печать молчания, которую не следует срывать, за нею скрыто прошлое, которое хранит в себе, как старый скрап-альбом, воспоминания о совершенно других людях, с их общим и интимным счастьем, горем и судьбой. Но игнорировать друг друга после семи лет, особенно когда ещё остались чувства, непростое дело, и напускные маски дали слабину. И как было приятно вновь заговорить, сказать друг другу пару реплик, те слова ценились нами пуще прежнего, это хоть ты помнишь?
____— Мне можно йогурт? — спрашивала утром ты, показывая тот, что я вчера купил, как будто я мог пожалеть его тебе.
____— Конечно, — хрипло отвечал я, — я тебе купил.
____Но было бы неверно думать, будто в наших отношениях царила гармоничность. В моём сознании ты раздваивалась, расщепляясь на светлую и добрую, которую я знал, любил всем сердцем, и ту, которой ты была по вечерам, на тёмную и злую, которая меня терзала. Дело было в том, что утром уходил я на работу и нередко, возвратившись вечером домой, тебя не заставал. Ты говорила, что проводишь время у подруг или на одной из репетиций у оставшихся по консерватории коллег, но мог ли я тебе поверить? Ни тебе, ни мне был непонятен наш с тобою статус. Вместе ли мы дальше? Муж ли мы с женою? Что нас ждёт? Развод? А может примирение? Казалось мне, ни я, ни ты не знали, в сущности, того, чего хотим мы, сейчас же понимаю я, что для меня всё это было лишь самообманом. Наверно потому я и не знал в те дни, что настоящее в тебе, а что лишь отражение тебя. Всё чаще мне казалось, будто ты, которую любил я, осталась где-то там, с той стороны зеркал. Я к ним прикладывал ладонь и ждал, что амальгама себя выдаст, что отзовётся на рецепторах теплом твоих ладоней.
____Бывали дни, когда у нас с тобой налаживались отношения, ты проводила вечера у ноутбука или мы с тобою даже говорили, ты не бывала у подруг и не ходила на их бесконечные концерты, твои товарки по консерватории не пожелали или не могли, как ты, учиться за границей, и нередко выступали здесь, в столице, когда ты играла там, за рубежом, в составе то ли вашей школы, то ли по какому-то ангажементу. Признаюсь честно, мне не нравились твои подруги. Никогда их не любил. Всегда за маской доброжелательности у них скрывается жажда интриг и потаённое сладострастие. Возможно, что мои суждения безосновательны, искажены, но мне казалось, что они не только в курсе всех событий, которые не следует им знать, но также я уверен был и в том, что каждая их одобряет. Я знал, что иволга в неволе не поёт, но всё равно корил себя за то, что я, как муж, не запретил тебе общаться с ними. Знаю, это звучит глупо, но когда ты перестала появляться вечерами, мне действительно казалось, будто я просрал единственный свой шанс наладить брак.
____Всё завертелось в конце лета, уже как пару вечеров ты возвращалась поздно, в ночь, и сложно было здесь не догадаться, что ты задерживаешься не у подруг. Я слишком хорошо запомнил ночь, когда мне всё открылось. О, ты не представляешь, как я мучился, сходил с ума! Ведь в том безумии, которое творилось в нашем доме, кто-то должен быть виновен. Тут либо я сходил с ума и видел там измену, подлость и подлог, где не было его, иль ты так низко опустилась, что врала и скрытно норовила улизнуть. Но чтобы ты была такой!.. Признаюсь, даже в то мгновение я сомневался. Мне не хотелось верить, ведь я жил с тобою больше семи лет! Мне думалось, что одно дело там, когда ты была далеко, а здесь, фактически под носом мужа… ты никогда так врать, так грязно, подло поступать не стала бы, и мне казалось, я тебя прекрасно знаю, я тебя люблю… Я правда думал, что напрасно не могу найти покой, когда тебя нет дома, но неумолимо время шло. Без часу полночь наступает мука, в полночь — ожидание до часу ночи, тягость и мучение до двух, безумие рождалось к трём, а к четырём отчаяние… Тебе эти минуты, не часы, часов всего-то пять, минут куда как больше, испытать не приведётся. Ты не узнаешь пилы времени, которая терзает зубьями секундной стрелки душу. В отчаянии сутулился я в кресле, отпивая в такт с секундной по глотку ночных мучений. Незнание пугает больше фактов. Я сходил с ума, не понимал, что происходит, не понимал, той перемены, что в тебе произошла. Ведь я остался прежним! Раньше ты меня любила! Что же делать? Как спокойно тут сидеть? Сидеть и растворяться в кресле… Без спокойствия, без дела, без надежд, без смысла, без тебя! А ты там где-то за окном в ночи, в ноктюрне с городским пейзажем.
____Я всё не спал, а стрелки на часах всё больше подбирались к утру. Когда ты возвратилась, я всё понял: он приехал в город. Ты раньше говорила мне, что жил он вовсе не в столице, но, как видно, приехал специально, чтобы быть с тобою. Чужим и непривычным взглядом ты смотрела в мою душу, в ней не видя боли. Твоя инаковость меня повергла в безнадёжность, и я уже смотрел как будто не в твои, а в абсолютно почерневшие матиссовские очи. Я заявил тебе, что с этого мгновения, мы будем значиться с тобой в разводе, ты кивнула, кажется, тебе и это было безразлично.
____Конечно, я не лёг к тебе в постель, а удалился на софу на кухне, слушать, как стрекочут в холодильнике сверчки; и я был вынужден так провести все следующие ночи, какой бы ни была ты, я не мог себе позволить тебя выгнать из квартиры. Пожалуй, только в фильмах люди расстаются сразу, без проблем меняют город и работу, но на деле жизнь всегда нас застаёт на унитазе и со спущенными вниз штанами. Тебе необходимо было уезжать примерно через месяц на учёбу, а развод всегда идёт небыстро, хотя бы потому, что после заявления есть срок, через который вам его одобрят власти. А что уж говорить о бытовых вещах: твоей одежде, пианино, электронике, совместно нажитой посуде… Ты это не могла с собой забрать в десятках чемоданов за границу и искала, у кого оставить этот скарб. Но даже это всё казалось мелочами, если сравнивать с той мукой, что ты причиняла вечерами. Не знаю, смогут ли все эти письмена хотя бы и отчасти выразить ту боль, которая скопилась в моём сердце, но раз уж довелось нам шествовать по струнам прошлого, то мы обязаны в конце концов услышать лейтмотив этой пересмешнической пьесы. Всё худшее происходило вечерами. О, если существует ад, то первый его круг — подземка, где полно народа и все, уткнувшиеся в шарики-таймкиллеры, глухи и немы. Глядишь в окно вагона, и на станции влюблённые целуются так живо, горячо, как будто бы намеренно наперекор бездушным изваяниям из бронзы, чтоб выглядеть контрастно в диссонанс скульптурному соцреализму. На выходе человеческое племя трётся друг о друга, чтобы протолкнуться к эскалатору, точь-в-точь быки, идущие на скотобойню, на деле же они спешат домой, в свои уютные квартиры, но только ты спешишь с надеждой, и узнаёшь её доподлинно тогда, когда ты, возвращаясь, гадаешь по дороге, будет ли тебя там кто-то ждать. Кто встретит тебя за открытой дверью? Только кошка? Уверен, для кого-то даже это вроде бы неплохо, но не для тебя… не для тебя, поскольку ты ещё так сильно любишь!
____Представляешь, как в минуты эти бьётся сердце? Говорю буквально, то не идиома.
____Мне не забыть саднящих тех мгновений: я поднимаюсь из метро на улицу, в моих наушниках звучат оскароносные мелодии Морриконе, наводя на и без того встревоженное сердце ещё более гнетущую тревогу. Может быть, ты там? Может быть, ты дома? Может, ты вернулась навсегда? Я обхожу дом с противоположной стороны, чтоб заглянуть в окно, надеясь, что найду его горящим, но, как и в прошлые разы, оно слепое и пустое. Я несколько секунд стою под ним, смиряясь. Да, да, Флорентино Ариса стоит под окном. Да, да, помешанный, как майстер Пернат. Я захожу в безлюдную квартиру, глажу, встречающую под дверями кошку, кормлю её, а после, собираясь с силами, звоню тебе. Ты после третьего звонка, не раньше, понимаешь трубку: «Чего тебе?»
____— Хотел узнать, где ты и когда возвратишься домой, — говорю, пытаясь быть как можно холоднее.
____— Сижу в кафе… поздно буду, не жди…
____— Ты понимаешь, что это не красиво? Уходить вот так, когда я дома… Мы ещё живём вместе, — говорю я что-то несуразное, поскольку человек, который оказался так внезапно среди океана на большой и белой льдине несуразен с самого начала.
____— О чём ты? Мы в разводе. Мы с тобой это уже обсудили. Чего ещё ты хочешь? — говоришь ты с чёткостью объявления железнодорожного расписания посреди шума кафе, некстати так влезающего в нашу напряжённую беседу.
____— Мы могли бы попытаться что-то изменить…
____Но что это? Последняя надежда?
____— Мы расстались.
____Эти слова... Ты вкалываешь острую иголку циркуля, грифель проходит круг, и я уже снаружи. А идеальный круг — защита. Смысл биться головой об стену, ежели она намного крепче головы? Ты возвела её меж нами… Глухая, чёрствая, сухая, толстая стена. Стена стенаний для моей души…
____Вообще, весь этот период довольно сложно подвергать анализу, выстраивать гипотезы, чертить кривые, вектора… ведь в это время отношение твоё было дуальным, ты разрывалась между ним и мной, моё же было одинарным, я тебя ни с кем не сравнивал; я наши отношения рассматривал оторванно от прочих, любая параллель казалась мне превратной, поскольку умаляла нашу индивидуальность, в то время как тебе волей-неволей приходилось всё-таки сопоставлять реальность нашу с тем, чего тебе изображали обещания другого. Но я не жалуюсь и не пытаюсь заявлять о том, насколько это верно так сличать людей, сопоставляя их работу, социальный статус, их семью, образование и опыт, и знание своё о каждом. Я лишь хочу сказать тебе, любимая, что не могу тебя понять, я опыта такого не изведал, ведь я тебя ни с кем сличать не думал, а если я и сравнивал тебя, то только лишь с самой собой в прошлом.
____Ещё один аспект, который был мне совершенно недоступен, это отношения твои с тем музыкантом, который за тобою увязался. Прости мне нарочитость дисфемизмов, я постараюсь впредь использовать их реже, но они мне помогают выразить тот факт, что я и ранее не был холоднокровным. Воспринимать спокойно то, что ты досталась выскочке с соседней парты, всё же невозможно. Кому приятно то, что им пренебрегли? Вот потому и я, не зная ваших отношений, их воспринимал довольно постными. Там, в твоём новом настоящем, для меня не находилось места, и потому оно казалось мне бесцветным. Я также допускал довольно дикие идеи, в общем-то, осознавая, что концепция их ложна, но всё-таки иной раз соблазнялся мысли, что нередко люди путают секрет из бартолиновых желёз с любовью. Здесь нужно уточнить, чтоб избежать амфиболии, что «путают» употребляется мной в значении «ошибочно воспринимают», а вовсе не в смысле установки связи, поскольку в этом толковании первое второму нисколько не помеха. Но ты, конечно, отношения с ним воспринимала в красках, и это тебя окрыляло.
____— Я себя ощущаю совсем по-новому, совсем по-другому, будто и нет меня прежней, — говорила патетично ты. — Да, я новая, совсем новая, другая. И я не хочу возвращаться к себе той, старой, не такой, какая я сейчас. Тебе всё это не понять… быть может, позже, может быть, потом… потом поймёшь, не знаю, мне сложно описать, как изменилась я, какою стала…
____Чаяния, чаяния, чаяния… их основной ингредиент — тягучая сгущёнка!
____По одному лишь тону твоему я понимал, что к нашим отношениям не может быть возврата. За время, прожитое вместе, мы стали настолько близкими друзьями, что делились всем друг с другом, и, даже уходя, ты удержаться не могла, чтобы не хвалить того, к кому ты уходила. Ты перечисляла качества его, ты говорила о причинах тебя побудивших на разрыв, произнося всё это взвешенно, спокойно, даже несмотря на то, что то и дело я из-за обиды пытался каждый раз задеть тебя какой-нибудь остротой. Ты на какой-то орган говорила мне, что вся его родня безумно счастлива, что он нашёл себе подругу. Я должен был порадоваться и за них? Но, дорогая, я же знаю, это делала ты не со зла и не от глупости, а от той искренности, которая всегда была меж нами. В конце концов, я для тебя являлся лучшим другом. Ладно, к чёрту эти мысли, от них слишком тяжело… Опять какая-то дрянная горечь в горле. Саднящий ком. Одно хорошее о нём, и в каждом разговоре так: ему ты возлагала на чело венец из лавра, мне — терновый. Вот только, в сущности, чего плохого можешь ты сказать о человеке, коего не знаешь? Нет, не то чтобы он был, скажем так, кретином, я о мелочах, о житейских недостатках, что присущи каждому из нас. Ты же не знала, чешет ли он дома яйца, пердит ли по ночам, прихлёбывает ли из кружки с кипятком, имеется ли перхоть, может быть, не любит кошек и собак, не терпит соль или смешные фильмы… Но обо мне ты знала всё, всё о моих изъянах, и потому я был бессилен в умозрительном сражении пред ним. Он неизвестен, значит, идеал, а ты, как сыр, из дыр и брешей.

____Я знаю, дорогая, тебе тяжело читать. Сходи на кухню, поставь чайник, завари чай с облепихой, с мятой. Читать за чаем частности судьбы куда как проще.
____Надеюсь, ты пренебрегать моей рекомендацией не стала. Я в завершение хочу здесь привести последние из наших сообщений, что мы друг другу написали, а их, мне кажется, нельзя читать без чая.

Я:
Я всё анализировал, очень много, постоянно... Теперь мне видится всё в нужном свете, не то чтобы я сделал что-то иначе, нет, я и ранее жил в гармонии с миром, с собой, с тобой (мне так казалось), но выяснилось — нет. Всё, что бы я ни делал, что бы я ни думал, я себе не изменял, не изменял своей природе, миру. Я делал всё, что должно, и если я не уделил где-то внимания — моя вина, но надо было показать, как оно тебе нужно! Когда мне было необходимо что-то от тебя, я брал. Я был открыт, чтоб ты брала и что-то от меня, но надо было говорить, не экивоками, а прямо. А то, что было неприемлемо для меня, мне казалось неприемлемым и для тебя, но тут я ошибался. Мы по-разному глядели на этот мир. Я открыл тебе весь свой мир, ты знала всех моих родных и близких, и друзей. Всё то, к чему я шёл, было не только лишь моим, но и твоим. Я разделял не только твой успех, но и твои проблемы. Их у нас, наверно, было слишком много, но меня всегда отогревала мысль, что мы их преодолеваем вместе.

Ты:
Господи, ну почему это всё так поздно?
Тогда, когда я закрыла своё сердце!

(чуть позже)
Я потеряла саму любовь. Любовь в её настоящем смысле, подлинную. Я пытаюсь всё скрыть за маской веселья и безразличия, но в твоём лице была любовь. Я не знаю, зачем всё это устроила, я просто запуталась, захотела лёгкости, теперь я потеряла любовь. Она бывает в жизни только одна. Только один раз. Сейчас черта пройдена, я разбита, я проиграла. Я проиграла в битве с самой собой.


____Сейчас эти слова тебе покажутся смешными, я готов держать пари. Но я привёл их здесь не для того, чтобы рыдать или смеяться. Пример последней нашей переписки красноречиво говорит сам за себя: мы что-то важное друг другу не сказали. Мне думается, это никогда нельзя сказать.

____Стоит перед глазами день последний.
____Ты вызвала фургончик, чтоб на нём перевести свои пожитки. Ты спешно собирала вещи, скидывала их в коробки и пакеты. Оплата у фургончика была почасовая и потому твои приготовления к его приезду несли в себе характер бегства, ты делала всё быстро, толком не подписывая ни коробки, ни пакеты, считая, что с вещами разберёшься как-нибудь уже потом, когда вернёшься. Отчасти я помог тебе собраться, но потом, чтоб не мешать сметающему вихрю вещи, удалился на балкон. Я иногда ловил твой взгляд, и он таким же был, каким взирает путник, сидящий у окна вагона, на убегающий пейзаж: дома, перроны, автострады, водокачки и мосты, тропинки, трубы, церкви и погосты — всё это остаётся, он уходит. Такой твой взгляд поймал я не в первые, последнюю декаду им глядела на все вороченные новым дни, и ты в душе тихонько шёпотом, конечно, признавала, всё, что остаётся, уже не является твоим, ты это медленно, но покидаешь.
____Когда фургончик появился у подъезда, я помог стаскать в него все вещи, и он, вобравший в свой живот твоё добро, отчалил. Ты поднялась в последний раз в квартиру, чтобы попрощаться.
____— Ну что… — ты развела руками, накатились слёзы, ты старалась не заплакать.
____— Хочется напеть что-то вроде: «Bye-bye, love».
____Ты пожала губами не ответив.
____— Может быть, останемся друзьями? — предложила ты.
____— Ты знаешь, что я не смогу.
____Ты понимающе кивнула.
____— Почему так вышло? — ты спросила жизнь.
____Теперь был мой черёд пожать плечами.
____— Надеюсь, больше никогда, — сказал я.
____— Почему?
____— Если мы с тобою встретимся опять, это будет значить, что у тебя не осталось никого ближе меня. А я хотел бы, чтобы ты была счастливой…
____Дрожь на губах.
____— Ты… ты…
____Дверь за тобой закрылась, как закрылись губы, что пытались выразить в словах неизъяснимое.

XXVI

____Инсигнии любви — отчаяние и ревность, ах, ещё припоминаю, счастье, но оно-то хуже остального. Обиды, горечь, склоки забываются уже к утру, но счастье ты не забываешь никогда.
____Ещё довольно долго на стекле окна, когда оно запотевало, возможно было различить написанное твоим пальцем имя. Оно было моё, какие-то пять букв, но как они невероятно согревают душу в эту ледяную пору. Отвожу взгляд и вижу нежно-голубое небо, перемежёванное светло-серой пеной облаков, застывшее, как ледяная глыба. И ветер не тревожит туч, и время замерло, холодный воздух обдаёт тело прохладой, смотрю на застывший купол неба, и внутри души всё замерзает, однако стоит лишь взглянуть на буквы, что ты вывела одним лишь указательным, сразу согреваюсь, но поджимаются глаза, чтоб не растратить слёзы.
____Оконное стекло, оно как зеркало. На деле ведь через стекло нам ничего не видно, но за стёклами есть жизнь, миллионы жизней этого большого города. За ними семьи, счастье и уют, за ними одиночество, отчаяние, разлука, радость, лесть, за ними то, о чём не говорят, за ними то, чем делятся с другими, за ними то, о чём мечтают, и то, чего уже не могут и терпеть. Квартиры — это те коробки, в которые упаковали нашу жизнь. Мы неизменно в них, в них спим, едим и трахаемся друг с другом и с собою. И только птицы, пролетая в вышине, глядят на сумасшествие людей, что заточило их пожизненно в уютные, но каменные склепы. И этих склепов тысячи, их миллионы, но каждый думает, что он один страдает в своей каменной квартире. Семейное благополучие и тягость уз стоят так близко! О господи, а сколько тех, кто одинок хотя с супругом!
____Мне поначалу грезилось, что я тебя случайно встречу; и где бы я ни шёл, и где бы ни был я, мне казалось, что ты должна быть там. Я узнавал тебя в очередях, в метро, на других сторонах улиц или в парках, но каждый раз это была фата-моргана. Не исключаю, что действительно ты там стояла в очереди, что выходила из метро, шагала по вымощенному плиткой тротуару и сидела на скамейке в парке, но не в момент, когда я замечал, а раньше, или, может, делала всё то же самое точь-в-точь, но только где-то в другом месте. Затем пришли осенние дожди, и облик твой витрины больше не хранили, его отражали только лужи. Шли месяцы, я не встречал тебя, но я всё время натыкался на твои следы, и каждая находка меня изрядно разбивала. Я то и дело натыкался на тебя в вещах: на волосы твои прилипшие к моей одежде, на инскрипты к фото или книгам, на случайно затесавшийся среди моих носков твой маленький, зелёный.
____Глупее всего было то, что до последнего, и даже дольше, сверх того, надеялся, что ты ко мне вернёшься; надеялся через недели, месяцы, кварталы, даже годы, что напишешь, позвонишь и скажешь: «Я должна тебя увидеть».
____— Зачем? — отвечу я вопросом.
____— Я объясню это при встрече, — ты ответишь.
____— Что-нибудь случилось?
____— Да, поэтому мне надо тебя видеть.
____— Хорошо, — закончу я.
____Неправда ли прекрасный разговор? В мечтах все разговоры идеальны, там у двоих всегда одна и та же цель, в реальности у каждого она своя и для других чужая.
____Слова, как глина или пластилин, из них можно лепить годами диалоги, монологи, но время, в общем-то, вмещающее в себя всё и не имеющее края, в своём устройстве заключает обязательно динамику, которая кому-то кажется, что рано, а кому-то поздно, но на деле в нужный час меняет данность. Довольно быстро у меня сама собою родилась идея подыскать тебе замену, изначально я об этом даже слышать не хотел, когда меня, бывало, спрашивали: «Ты не ищешь себе новую подругу?» Как будто это то же самое, как подобрать по цвету джемпер.
____Что я мог ответить?
____«Нельзя искать любовь, она сама тебя находит». Или может: «Потеряв любовь, лишился я и части самого себя». Но только кто из них бы это понял?
____Конечно, вслух я говорил другое, но и на уклончивые аргументы мне всё чаще заявляли, что пройдёт какое-то время и я вновь смогу любить. Но ведь они не знали, что я любить не прекращаю. Я не мог не любить тебя, и я любил тебя даже тобой не обладая. А они все заблуждались, говоря, будто любовь сродни абонементу в фитнес-зале. Точь-в-точь, как в первый раз, никто из нас любить уже не сможет.
____Так вот, в моей израненной душе каким-то образом, не знаю, родилась идея подыскать тебе замену. Конечно, я смотрел по сторонам, но то, что видел, не прельщало. Хотя попытка моя первая была, признаться, не такой плохой, я забегу вперёд, чтобы сказать, что дальше все мои потуги будут сущей чехардой.
____С разрыва нашего прошло, наверно, около полгода, я на обед ходил в одно кафе; ходил не постоянно, но захаживал довольно часто. И как-то так само собою получилось, что заметил я, а может быть, мне показалось, будто одна официантка то и дело смотрит на меня чуть дольше, чем другие. Не исключу, что дело было в том, что глаз её один косился, а я, признаться, находил её раскосость симпатичной. Я на обед в тот день заказывал вкуснейший хлебный пудинг с горгонзолой, бейгл с лососем, кофе по-восточному. Откуда это помню? Да на самом деле из всего меню, мне нравилась лишь парочка позиций, но они были действительно вкусны. Пожалуй, что они моя гастрономическая ностальгия. Когда она мне принесла обед, я предложил ей прогуляться после смены, и она не отказалась, так всё началось. Я не сказал бы, что она была мне интересна, разве что как женщина, но я пытался убедить себя заинтересоваться ею. Она была меня моложе лет на семь и, если говорить начистоту, наивной. Она была стеснительной и бедной, потому мне было с ней легко, хотя её ответы на мои вопросы часто наводили меня на соображение, что взяты они из какого-нибудь старого ток-шоу, так они были несвойственны другим. Да и вообще всегда в ней замечалась некоторая серафимичность: оторванность от жизни, пребывание не только в этом мире, но и в параллельном, так же как в теории о квантах, в нескольких мирах одновременно, но, главное, обезоруживающее спокойствие и доброта. С таким набором ей вообще не место было в нашем мире, Гавриилу бы пристало приютить её в Эдеме, а не отправлять на эту бесовскую землю. Однако несмотря на этот благоденственный набор, как бы подумал посторонний, только ты являлась болью в моём сердце, а её, entre nous, мне было жаль. И я не мог сказать ей то, что самое большое чувство к ней — лишь жалость. Жалость за её судьбу, я не сказал бы, что она была счастлива в детстве, жалость и за то, что она, кажется, в меня влюбилась, жалость за её надежды относительно меня, которые, я знал наверняка, обречены. И между тем я всё ещё пытался полюбить её. Понятно, что пытаться полюбить кого-то, то же самое, что и мочиться против ветра, но тогда я сам не знал не только, как мне быть, но и каким… К тебе испытывая те же чувства, а к ней лишь сексуальный интерес, я мучился и сам, поскольку двоедушие отнюдь не двоежёнство. Наверно, потому я так нарочито пытался задарить её, водил в кафе, дарил подарки, всё затем, чтобы произвести эффект если не чувствами своими, то деньгами. Я думал о тебе, но был всё это время с нею. Я даже пригласил её отправиться со мною на курорт, кататься с гор на сноуборде, и это было не какое-нибудь захолустье, а полноценный après-ski, причём ещё недалеко от моря, от отеля до него ходил трансферт. Наверно, именно тогда я в первый раз действительно задумался о том, что мне хотелось бы пожить у моря. И это стало некою мечтою, которую она хотела разделить со мной, но вот её, в отличие от моря, не было в тех грёзах…
____Просеивая эти несуразные моменты своей жизни, я, сегодня рефлексируя, пришёл к тому, что этим я пытался как себя, так и тебя заверить в том, что я, кроме тебя, кому-то нужен. И она, эта несчастная и глупая девчонка, была лишь средством, и теперь мне совестно за это, я себя корю. Однако нужно понимать и то, что я был тоже изувеченным любовью, и именно поэтому я совершал превратные поступки.

XXVII

____Погода всё не унимается. Стоящие вблизи домов деревья скребутся в стёкла, просятся вовнутрь. Над головами к морю пролетает буревестник. Сиделка, взявшись за ручки кресла, везёт меня в спа-комплекс; мне захотелось посетить хаммам, а без её участия мне это не удастся. Надеюсь, ты не задаёшь вопроса: почему? ОК, ты всё-таки могла не догадаться, но на протяжении всего повествования я способами разными пытался дать тебе понять, что у меня параплегия. Возможно, ты не ожидала, что состояние моё сейчас такое. И если ты сейчас поражена, шокирована, я понимаю твоё замешательство, но и меня пойми, не мог же я тебе сказать в самом начале рукописи о том, что я сейчас безногий инвалид, что голени мои, ступни и бёдра — бесполезный груз. Я не могу ходить, я езжу в этой грёбаной коляске, и без помощи других людей я мало чего стою. И потому я здесь, и потому мне сложно обходиться без прислуги. И, да, моя ущербность меня несколько смущает… особенно перед тобой… И я прошу, оставь весь скоп своих вопросов на потом, чуть позже я тебе всё расскажу, но эту карту следовало разыграть сейчас, оттягивать момент, держать её в колоде, было невозможно.
____Деверь мявкнула, как кошка, и мы попали в здание, где расположены все спа. Мне дали полотенце, шапочку, которую я никогда не надеваю, и мы направились — я называю это VIP — в специализированную комнату для инвалидов. Здесь есть санузел, проще переодеваться, больше места. Пожалуй, чтоб не раздосадовать тебя, не буду здесь описывать всё то, как мне приходится пред тем, как посетить хаммам, при помощи прислуги натягивать по безучастным ногам плавки, как приходится приподнимать мою тяжёлую, не поддающуюся делу жопу. Поверь, мне самому противно, что столь банальные моменты превращаются в бедлам. Все те, кто могут запросто стянуть штаны, не разумеют счастья.
____Меня подвозят к затемнённому стеклу двери, ведущей в банный комплекс, сестра-сиделка, открывает дверь, а я въезжаю в тёплое и влажное пространство. Я предвкушаю, как буду сидеть в хаммаме, наслаждаясь негой, но, завернув за угол, мы цепенеем. Точнее, цепенею я, сиделка за моей спиной за несколько секунд сползает и валится в конце концов без чувств. Возможно, я не падаю лишь потому, что сижу в кресле. Довольно сложно здесь не потерять рассудок, когда ты видишь тело девушки, варящееся в кровяном джакузи. Бурлящий гейзер перемешивает кровь и воду, и, кажется от этого, что кровь идёт со дна. Видение настолько колдовское, что мне не сразу удаётся оторваться от него и различить, что тело это мне знакомо, точнее, человек знаком, не знаю, жив он или мёртв. В джакузи та, которую недавно здесь оставил парень, тот самый с кем я пил вино. Узнав её, я тут же выхожу из транса.
____— Твою мать! — кричу я и бросаюсь в кровь.
____Вокруг меня железом пахнущие красные потоки, подтягиваю девушку к себе за волосы и руки. Затем пытаюсь вытолкнуть её наверх, на пол, но ноги мои не дают опоры, и потому мне вытолкнуть её не удаётся. Я силюсь удержаться на плаву в коктейле из воды и крови, и закинуть её вверх хотя бы по частям. На горе в эту мрачную погоду никого, кроме меня и этой девушки, нет в спа, а медсестра довольно быстро выпала в осадок и валяется без чувств. Приходится рассчитывать лишь на себя. Закинув голову и руки девушки на пол, одной рукой хватаюсь я за край джакузи, а другой за задницу выталкиваю тело, следом выбираюсь из джакузи, для меня это не сложно, и, чтобы привести в сознание лежащую недалеко сестру, зачерпываю воду с кровью из джакузи и плещу ей на лицо. Одуревшая сестра приходит в себя очень туго, кое-как соображает.
____— Срочно на ресепшен! За врачом! — кричу я, и мои слова приводят её в чувство. Неровными шагами она выбегает прочь из банной зоны.
____Я же вижу, как потоки крови проступают на запястье девушки, которая решила так эффектно у всех на виду прикончить свою жизнь.
____— Ну кто так режет, дура, — зло проговариваю я и хватаю за запястье.
____Сначала у меня не получается понять, задета ли артерия и я хватаю руку ниже четырёх порезов, потом выше, и наконец я устанавливаю, что задеты только вены. На счастье, дуре не хватило знаний, смелости и сил, чтоб перерезать лучевую и локтевую артерии.
____Я замечаю, девушка приоткрывает свои сонно-пьяные глаза, но не пытается чего-то предпринять, как будто ей давно всё безразлично, но это не так. Она же резалась не в душе номера, где ей бы гарантированно никто не помешал, а хоть и вечером, но всё-таки в общественном джакузи.
____Буквально через несколько минут приходит врач, и ей накладывают жгут; затем в дверном проёме появляется подручный смотрителя пансионата, как будто без него здесь ничего произойти не может.
____— Что делается, что делается, — бормочет он, — какой будет скандал! — и ужасается при этом натурально, хотя сегодня же он сам расскажет всем про инцидент.
____Когда уносят девушку, я отмываюсь от крови и попадаю наконец в хаммам. Но обрести спокойствие мне там не удаётся, из головы никак не может выйти это происшествие. Вот так пытаться свести счёты с жизнью! И в её-то годы! Наедине с самим собой я то и дело погружаюсь в бесконечные повторы: кровавое джакузи, тело всё в крови, барахтанье моё в кровавой каше, бледное лицо, порезы и мои вцепившиеся в её руку пальцы...
____От размышлений меня отвлекает проскальзывающая в хаммам, сквозь дымку, чёрная фигура. В ней я узнаю слепого, отчего-то во всём чёрном. Кистями рук он делает движение, махая на себя, а затем приподнимает правую ладонь и машет ей. Приветствие глухонемых?
____— Хочется сказать, добрый вечер, но это не так. Вы видели, что стряслось? В смысле, слышали?
____— Да, мне рассказали, — отвечает он.
____Он опускается на лавку.
____— Вас это раздосадовало?
____— Знаете, да. Я думал у меня потолще кожа, но, видно, когда ты сам кого-нибудь спасаешь, ты не можешь оставаться безучастным.
____— А разве это нужно?
____— Что?
____— Оставаться безучастным, — поясняет он, глядя в стену, на деле только лишь его лицо обращено к стене, но он её не видит, хотя кто знает, может быть, он вечно видит только стены…
____— Вопрос вот в чём: должны ли мы переживать из-за гибели незнакомого нам человека? Если исходить, скажем, из последствий случившегося, то переживать тут вовсе не о чем. Тому, кто умер, уже всё равно, его родственникам и друзьям, скорее всего, нет, но вот другим, что с того? Что поменяется в их жизни со смертью одного неизвестного им человека? Кажется, что все эти переживания лишь сантименты. Но всё равно, оттого что человек пытался сам себя убить, как-то не по себе.
____— А может, нас задевает то, что он пытается покинуть этот мир, который кажется нам таким чудесным и прекрасным, хотя и мы где-то в подкорке мозга знаем, что это не так.
____— Считаете?
____— Предполагаю.
____— А знаете, — говорю на выдохе, — мне кажется, мы с вами усложняем, может быть, всё куда проще: мы и сами в некоторой степени боимся смерти, и её прикосновение пугает нас, пускай оно хотя бы даже и к другому человеку.
____— А может быть, вас так разбило то, что вы вытаскивали человека с того света? — он предполагает.
____— Очень может быть.
____— Мне всегда казалось, что для суицида нужны веские причины.
____— Мне тоже, но, быть может, это мы так с вами мыслим, а вот те, кто режут себе вены, опираются на чувства или что-нибудь другое. Знаете, я всегда мечтал спасти чью-то жизнь, мне даже грезилось, что этим ты и собственную наполняешь смыслом, но, конечно, я не мог подумать, что спасать придётся так…
____— Спасать того, кто этого не хочет?
____— Не уверен, что-то мне подсказывает, что делала она это за тем, чтоб получить заботу, ту заботу, что не дал ей её парень.
____— Ах, в любви всё дело, — ухмыляется слепой, не видящий, как от волнения потеют стены жаркого хаммама.
____— Вы полагаете, что это пустяки.
____— Я полагаю, что бо́льшая часть в жизни человека — пустяки.
____— Значит, вы не верите и в подлинность любви?
____— Скажите честно, а вы не задумывались никогда, что ваши отношения, которые вам виделись когда-то такими прекрасными, возможно, были только лишь плодом воображения? Подумайте, как это ничтожно, если всё, что окружало вас, всё то, что доставляло радость, было лишь игрою вашего ума, фантазией, но не реальностью другого! Возможно, тот, второй, всегда их видел по-иному. Что вся ваша любовь — мираж, иллюзия, а вовсе не взаимность и не та основополагающая ось, на коей строятся идеализированные взаимоотношения людей.
____Ты только посмотри, как схоже он со мною мыслит! Ты помнишь мои измышления насчёт того, как А глядит на B?
____— Знаете, — я говорю вслух, погружённый в мысли, — мне иногда кажется, что всё мираж. Вся жизнь моя — мираж. И всё, что меня окружает. Вы — мираж!
____— Как свальны ваши рассуждения…
____— Мне кажется, всё то ужасное, что с нами происходит, не должно происходить… Нет, нет, постойте, — я не даю его словам покинуть губ. — Конечно, я всё это понимаю… что жизнь не радужные берега, что в ней случается паскудство; но ведь мы, люди, все стремимся к счастью, нам всем и каждому нужна любовь и ласка, понимание, тепло, но мы, за редким исключением, ужаснейшие раны причиняем самолично. Вы знаете, что редко молния кому-то ударяет в голову, намного чаще ударяет человек. Намного чаще из-за жадности калечим мы самих себя, закапывая жизнь в работе. Намного чаще из-за вздорного характера мы причиняем боль другим, чем то же самое проделывает с нами мир, природа…
____Сиделка, возвратившись, обнаруживает меня утомлённым, зарывшимся глазами в собственные влажные ладони.