ЗАКЛАНИЕ

____Прости за всё, что я тебе вчера здесь сдуру написал. Сентиментальности мои — симптомы ностальгии. Не думай, будто я всегда такой, излишне эмоциональный, бывает просто, что накатывает грусть и особливо остро вспоминаются мгновения давнопрошедшей жизни, такая чувственность сродни тоске невольника по некогда утраченной свободе; он также, подперев рукою подбородок, сидит на жёстких нарах и глядит на грубую глухую стену, но на деле смотрит сквозь неё, туда, где мозг его рисует красочные виды вольной жизни: всего того, что было с ним, что упустил он и того, что с ним могло бы быть, когда бы он не оказался в каземате. Конечно, кажется тебе, что я имею шире выбор, нежели приговорённый к плахе, но дело же не только во множестве дорог, по коим, выбирая на распутье, можем мы отправить нашу жизнь, а в том, куда они нас могут привести…
____Пример на пальцах. Аналогия.
____Свои известные сонаты Бах писал для клавесина и виолы да гамба, а вовсе не для фортепиано и виолончели, но прагматичность беспощадна, звук их лучше. Путь к совершенству, так его зовут. Я тот немногий, кто принадлежит к породе тех, кто замирает возле старого щипкового инструмента, оставленного на обочине истории, есть в этом некая печаль, но что поделаешь, коль время бессердечно. «Всегда вперёд!» — его девиз, а то, что сзади, всё архаика, и мой неразделённый и тоскливый интерес к забытому навеки инструменту — схожесть судеб. Он, как и я, труба, и что с того, что его приёмы — волны, а мои — слова; они же, если разобраться, ипостаси друг друга. Давно придумали письмо, которое способно заточить в графемы даже волны, а если уж копаться дальше, то в наш век любая мысль, а равно и творение искусства, способна быть запечатлена в бинарную систему. Забавный современный дуализм, его учёные мужи пытались отыскать и раньше, упирая тут и там в своих трудах на двойственность души, материи, основы мира — не припоминаешь ад и рай? — а эту двойственность за них нашёл компьютер. И всё теперь возможно выразить как ноль и единица. Мне кажется, что с этим упрощением мы что-то потеряли… только что? Теперь, чтобы послушать музыку, нужны не музыканты — программисты. Но только не подумай, будто я луддит, ведь ламентация моя лишь сокрушение по прежним неприкрытым чувствам, которые способны выражаться только непосредственно и не иначе. Вот так ты ощущаешь всю неравномерность времени, которое, как кажется, всегда имеет одну скорость, но на деле замирает для одних и убыстряется перед другими. Одни подобно клавикорду или клавесину, остаются в прошлом — место им в музее, — а другие, например, творения, которые, при перекладывании партитур на передовые инструменты, устремляются туда, где прошлому не остаётся места. Неважно, нравится нам это или нет, но такова природа мира. Я лишний в нём, давно пора в этом признаться.
____Сижу на воздухе один, за столиком, над коим простирается предохраняющий от солнца большой бордовый зонт. Писать на улице намного лучше, особенно когда ты пишешь целый день. Конечно, люди отвлекают, но в комнате с довлеющими над пространством стенами невыносимо, я слишком долго жил в ловушке плоскостей, устроенной из железобетона.
____Среди людей я чувствую себя намного лучше; вот, шествуя по организаторским делам, в шлёпанцах на босу ногу и в бейсболке с козырьком назад мне машет и кивает подручный смотрителя отеля. Я, разумеется, машу ему в ответ. Однако с моего лица не сходит надменная усмешка. Всё дело в том, что я сегодня утром, покопавшись в паутине, нашёл два отзыва настолько разные о нём, что считаю невозможным здесь не привести их, поскольку они аккурат, как надо, разбавят мою грустную иеремиаду и не дадут тебе над нею заскучать.
____«Оздоровительный комплекс… мне понравился. Всё сделано на высшем уровне, все эти процедуры, ванны. После них действительно себя намного лучше чувствуешь. Даже моя болезнь отступила. Всем рекомендую. И персонал хороший, пишу, поскольку все тут спрашивают о персонале, а на сайте о нём ничего не написано. Особенно нам понравился подручный смотрителя отеля… Он всегда обходительный и со всем поможет. Когда в нашем номере сломался кран, он тут же нас переселил в другой. Не стал придираться к тому, что у нас смыло в море полотенце. Всегда он всё подсказывал, где что найти, и многое рассказывал».
____Очаровательно хрестоматийный стиль всех отзывов на свете. World peace through rose-coloured glasses.
____А вот другой, и он меня, признаться, поразил своей атипичностью.
____«…отдельного внимания в отеле заслуживает персонаж, сошедший будто со страниц романов Достоевского, который изгаляется в своей жалкой душонке над всеми постояльцами пансионата. Он, кажется, про всех всё знает и везде суёт свой любопытный нос. Он знает всё: у кого геморрой, у кого какие абстинентные синдромы, кифоз, азооспермия, синдром Клайнфельдтера и прочее и остальное. Уверена, он знает даже у кого какая родинка на жопе. Говорю без преувеличения! Поскольку он рассказывал мне лично про одну из пациенток, что её родители успели сделать ей в шестнадцать лет гименопластику, и, как он выразился сам с усмешкой, её ей хватит ненадолго. Я ничего не имею против безотносительных к конкретному лицу историй, но его сплетни и раскрытие медицинских тайн, которые ему, как видно, раскрывают и врачи, говорит не в пользу данного пансионата. Однако сомневаюсь, что руководство санатория снисходит до того, чтобы читать на форуме замечания своих клиентов. Потому вам мой совет: держите язык за зубами и сторонитесь данных персонажей».
____По лексике, словарному запасу видно, что сей отзыв писал человек неглупый и, даже больше, разбирающийся в медицине, однако непонятно мне и то, по какой причине эта особа отдельным пунктом не остановилась в своей критике на методах, которые здесь применяют. Бесспорно, здесь имеются и настоящие врачи, при этом компетентные, добавлю, но всё-таки, помимо прочего, здесь применяют грязевые ванны и, прозвучит абсурдно, электрофорез, не восприми неправильно, как будто абсолютно отрицаю применение электрофореза, вот если брать противоточный или, например, ракетный иммуноэлектрофорез, то это, вне сомнений, полностью научный метод, но смоченная марля, вата, мягко скажем так, не доказательная медицина, а утром мне не раз пытались даже впарить аскорбиновую кислоту, заметив, что это источник витамина С, как видно, здесь о ложности ортомолекулярной медицины не известно, кроме того, здесь съехавшим старухам дают для успокоения глицин, а к тому, насколько он способен проникать через гематоэнцефалический барьер, имеются вопросы, конечно, предложение моё, вколоть дементнику, что разругался с персоналом, побольше галоперидола, дуто, но за эффективность метода я мог бы поручиться, однако сомневаюсь, что ему хотя бы перорально дали что-то, что содержит фенобарбитал, скорее пару сахарных пилюль, поскольку в чтимом здесь виварии имеются особые специалисты, которые, уверен, за глаза и медицину именуют аллопатией.
____Возможно, именно поэтому — прости, что посвящаю в чуждые дурные вести — сегодня утром надеждами терзающийся строй покинула одна старуха, взяла и просто не проснулась. Не удивлюсь, если узнаю, что она до поступления сюда была активнейшим приверженцем велнеса. Конечно, постояльцев о смертях не извещают, но сивиллы на веранде, разумеется, прознали, как, в общем-то, им было ведомо о том, что ночью «что-то обязательно случится». Все они наперебой друг другу заявляют, что у них было предчувствие и им не спалось, как выяснилось поутру, «не просто так». Однако, как бы там они ни защищались с помощью предвидений и вещих снов, но даже профетическая одарённость не может их огородить от смерти. Немного потрепавшись, они раньше, чем обычно, в мрачном чувстве расползаются по склепам, ссылаясь преимущественно на жару. Одна лишь пожилая дама, не желая уходить в свой номер, вышла на прогулку; это та, с которой мы курили.
____— Вы продолжаете писать? — она ко мне подходит.
____— Да.
____— А тот, кому вы пишете, прочтёт?
____Я ухмыляюсь, мне не нравится, когда кто-то озвучивает мои собственные опасения.
____— Возможно.
____— А что, если тот или та, которой вы пишете, читать не будет?
____— Так будет даже лучше.
____— Ну тогда к чему весь этот труд?
____— К тому, чтобы понять, где именно я оступился.
____— А вы считаете?.. — она вдруг умолкает.
____— Что я жил как-то не так? — я дополняю после паузы.
____— Ну в общем, да, — она делает жест и ожидает с видом, будто ей неинтересна тема.
____— Знаете, я всё никак не могу расстаться с глупым чувством, что всё могло бы быть иначе. Вам такое не знакомо?
____Она смотрит на меня, и одного лишь взгляда мне достаточно, чтобы понять, что ей это знакомо, очень хорошо знакомо, чтобы там она ни говорила.
____— И это ваш способ путешествовать во времени?
____— Если хотите, — отвечаю я, — но эти путешествия не созидательны, они для осмысления, а вовсе не для того, чтоб что-то изменить.
____Она закуривает сигарету, я не следую её примеру. Она затягивается табаком, держит его в лёгких, и лишь через мгновение даёт свободу дыму, выпуская его в сторону воды. Циклические ритмы моря и вкус сигарет напоминают ей о чём-то очень сокровенном, о том, что и сейчас ей греет душу даже в этом «отвратительном местечке», как она сказала в прошлый раз.
____— Вы знаете, я начала курить с одним любовником, а у меня их было много, — она определённо с гордостью в этом признаётся, — он был одним из первых, мы с ним любили друг друга обычно очень долго, мы были молоды, у нас хватало сил; и вот когда мы были с ним уже истощены, то выходили на балкон и, обнимаясь, соприкасаясь жаркими телами, закуривали по сигарете, иногда менялись ими, курили или в жаром дышащее лето, или в вечернюю прохладу; особенно хорошо было курить в холодную погоду, тогда мы покрывались мурашками от холода и крепче прижимались друг к другу, чтобы согреться.
____Я ей не отвечаю, да ей это и не нужно.
____— У меня было множество мужчин, и каждому из них я благодарна, кроме парочки подонков, но я не стану им писать. Если я им напишу, это разрушит основу моего, как бы это сказать, контракта с миром. Всю свою жизнь я шла вперёд, не оборачиваясь на прошлое, и я не для того оптимистично смотрела вперёд, чтобы потом на старости лет посвятить себя сокрушению о прошлом.
____Это выпад в мою сторону или попытка убедить саму себя и защититься? Да и вообще, что ей известно о моих потерях? Невероятно долго можно получать от жизни тумаки, и делать вид при этом, будто ничего и не случилось, вот только всегда есть такой удар, после которого уже не встанешь. Смертельный приём это не тот, после которого противник умирает, а такой, когда после удара он уже не может вести бой на равных. К ней, видимо, ещё таких приёмов жизнь не применяла.
____— Вопрос не в прошлом, а в том, что будет дальше.
____Хороший хук.
____— Тогда при чём здесь прошлое? — она пытается изобразить, что мой удар пришёлся не по цели.
____— Не вы ли замечали, что молодость тем и отличается от старости, что в ней нет места ностальгии?
____Я думаю, по силе это апперкот.
____— А если в жизни наступил момент, когда человека чаще навещает ностальгия, чем сладость предвкушения от открывающихся перспектив, то это уже приговор. А человек всегда пытается понять перед вердиктом, мог ли сделать он что-то иначе.
____Она уходит так же, как и появилась, но вот мне уже не хочется писать, мешают мысли. Я приближаюсь к балюстраде, чтоб отвлечься, созерцая море. Я часто так сижу у моря, когда хочу утихомирить свою душу, море мне даёт покой. Не буду спорить, что кому-то это может показаться слишком скучным, просто так сидеть, разглядывая волны и вообще простор, но я в нём вижу большее, чем одну лишь воду и неугомонные потоки. День ото дня я наблюдаю, как меняется цвет моря, и цвет его зависит как от времени, так и от погоды: к примеру, на закате море белое у берега, как мел, и золотое там, где мажет кистью солнце, когда над ним довлеют тучи, оно будет грозового цвета или цвета кобальт, а иные непроглядные места и вовсе, кажется, чернеют тьмой, но если небо тучами затянуто не полностью, а только, скажем, половина, то одна часть будет смесь ультрамарина и индиго, а другая, та часть моря, где нависли испачканные серым, словно грязью, тучи, уподобляется по цвету гальке; однажды на закате, в стороне от золотого, там, где на воду ложилась тень от туч, я видел ртутно-серый; днём под солнцем у морской воды, естественно, лазурные оттенки; нередко замечаю в море и зелёные цвета, как то: нефритовый или порою кажется, что хвойный.
____На пляже замечаю девушку в больших круглых очках, с которой мы договорились выпить пива; она меня не видит, и я, пользуясь тем, что её лицо повёрнуто ко мне по большей части в профиль, достаю скетчбук и делаю набросок как её лица, так и фигуры. Мой интерес к её фигуре ничуть не вожделенный, он созерцательный, я наслаждаюсь любование её изысканности. Да, женская фигура восхищает мужчин, но я, на счастье, уже приноровился любоваться ею, не желая обладать.
____— Недурно, — замечает мужской грубый голос за моей спиной.
____Я вздрагиваю от испуга и, краснея, смущённый оттого, что был застигнут за интимным делом, захлопываю свой скетчбук. За мной стоит мужчина с грубыми чертами лица, тот самый, с которым познакомился в тот день, когда пытался оказать помощь пареньку в эпилептическом припадке. Его сухие и большие губы расплываются в улыбке, но в глазах, невзирая на веселье, присутствует всё та же твёрдость, что и раньше. Только сейчас я замечаю, что одно из его ушей было сломано, судя по его фигуре раньше он определённо был борцом или боксёром. Вообще, он чем-то мне напоминает Клауса Кински, и от этого мой интерес к его персоне только возрастает.
____— Как полагаете, мне удалось уловить? — я открываю захлопнутый скетчбук на той странице, где мной выполнен набросок: лежащая девушка приподнялась на локте, чтоб увидеть море.
____Он смотрит на рисунок снова, потом на невольную натурщицу.
____— Да, определённо, хотя я в этом мало смыслю, но это она, — он показывает здоровенным пальцем на набросок грифелем.
____Мужчина присаживается на скамейку и закуривает.
____— Будете? — он предлагает, демонстрируя мне джойнт.
____— Индика? — спрашиваю я, втягивая ноздрями рассеянный по ветру дым.
____— Да, — он подтверждает.
____— Из диспенсария? Вам продают здесь по рецепту?
____— Рассеянный склероз, — он раскрывает карты.
____— Вот что... я не откажусь.
____Я делаю первую затяжку, она ещё не дарит мне лёгкость, но передаёт моему телу сладостную дрожь от предвкушения того, что будет дальше.
____— Наверно это самое лучшее лекарство, — говорю я.
____— Но не от лучшей болезни, — ухмыляется мужчина своими жёсткими чертами.
____— Хорошая трава, хотя на самом деле я бы предпочёл сативу.
____— Извините, то что прописали, — он смеётся.
____Мы говорим и курим, разговор наш мне не передать подробно, но мужчину этого от прочих постояльцев отличает то, что он не столько грезит, сколько убеждён, что жизнь ему дала ещё не всё. Он говорит о своих детях и жене, о том, как хочет к ним вернуться. Одним словом, у него семья, и будущего без себя представить он не может. Я слушаю его и удивляюсь парадоксальности несовпадения его внешнего облика и внутреннего устройства. Он, на вид грубый и сильный, способный, кажется, сломать кого угодно, разбит своим иммунитетом, который пожирает собственную ЦНС. Он, человек с довольно жёстким взором, на деле рьяный семьянин и недурной специалист по части инженерных сетей и систем, пример другим, как говорилось у юристов, «bon père de famille», пока их сленг не оскопили феминистки. Он, будто зная своё право, требует от жизни продолжения, он имеет наглость строить планы, знает, с кем и как он встретит Новый год. А между тем секрет его уверенности прост: у этого мужчины есть семья.

XI

____Под вечер кажется, что можно снова ощутить те чувства, что когда-то, наполняя нас, впитались в души, что их можно зацепить на глубине и выудить из мрака, если просто подержать в руках осколки нашего невызревшего счастья. И всё это возможно лишь под вечер, у утра или дня нет этого магического свойства, они имеют качества иные, но не навевающую лирики сентиментальность. Все эти ностальгические чувства, словно бы приливы и отливы. Приходят и уходят, как их позовёт луна.
____Приливы и отливы — циклическая череда. Восходит и уходит за море луна. Жизнь зачинается и обрывается всегда… Так неужели всё это движение по кругу?
____Не правда ли, экзистенциально-элегическое настроение? Там, вдалеке на пирсе, будто поднося бурдюк к губам, играет на окарине рыбак, и звуки заунывные вплетаются в гармонию плесканий моря. Смотрю на воду, в ней меланхоличная тоска живёт намного чаще, чем где-либо. Слева из воды торчит обломок серого столба. При наблюдении таких вещей, бывает, что подолгу пытаешь гадать, кто и зачем его туда поставил. Ведь он служил какой-то цели, никто не ставит просто так столбы в четырнадцати ярдах от причала. Я долго на него смотрю. Минута, две... пятнадцать... час… Но время, сколько бы оно ни шло, не прибавляет смыслов, оно не отвечает на вопросы, а, наоборот, стирает все правдивые ответы. У моря тоже глупо было бы искать отчёт о том, что здесь когда-то было. Его первейшая черта — бескрайность, а вторая, главная, — неуловимость. Поэтому мне море видится метафорой на прошлое, на всё, к чему можно подставить слово «было». Когда ты смотришь, то не видишь моря целиком, всегда есть горизонт, который что-то за собой скрывает, когда пытаешься взять в руки даже крохотную часть его, оно из рук этих, хотя бы и по капле, но сбегает, когда ты входишь в него снова, то не можешь дважды окунуться в те же воды, когда возводишь замки из песка, оно и их неукоснительно стирает, взаимности от моря будет ждать лишь тот, кого злорадный рок, будто в насмешку над самой идеей жизни, закинул на безлюдную изолу, и потому лишь в этом терминальном то ли пункте, то ли обстоятельстве способен человек на манию: ожидать спасения от моря. Глупо? Только для того, кто не был обречён спасаться в одиночестве на утлой барке или на затерянной в иных мирах изоле. А мне всегда казалось, будто там за горизонтом, где отчерчена черта, хотя бы в виде призраков, но существует всё, что мы когда-то потеряли, минувшее уходит именно туда, в морские дали, куда не заплывают корабли.
____Но сколько можно обращённым быть к воде? Неосмотрительно искать в воде опору. А ты же знаешь, я не мореход, скорее просто так, скиталец. Моя обитель — твёрдая юдоль. Моя свобода — это когда индивидуальная параферналия жизни сложена в походный ранец. Я, к сожалению, такой свободы так и не обрёл, мы все обречены таскать, как крест, с собою вещи. Да, свойство всех вещей принадлежать, но кто сказал, что каждый человек — стяжатель? Однако время признаваться: я стяжал, но ты не обессудь, ведь я стяжал не вещи, а если даже и материальные предметы, то вовсе уж не то, что ценно для других, а то, что ценится лишь мною. Всю жизнь свою стяжал я знания, а к ним довеском шли воспоминания, ну вточь комплементарные товары. И вот метафорически, как в саквояж, залажу в голову, чтоб ворошить добро и радоваться обладанию.
____Я раз за разом рисую одни и те же картины нашего прошлого, до притягательности близкая сердцу экспозиция, в этом порыве настойчивое стремление раз за разом воспроизводить то, что было нарисовано уже много лет назад, приобретает форму одержимости, невозможности выйти за бесконечный цикл рондо, возвращающий тебя вновь и вновь на исходную позицию, и снова чистый холст, но в голове уже виднеется рисунок, ты, обладатель эйдетизма, запомнил всё таким, каким оно когда-то было, и вот ты вновь берёшь в кисть кисть, макаешь её в лак и растворитель, затем в краску, гамму красок, и взмахи опускаются на полотно, ты можешь рисовать пейзажи и фигуры, можешь в кьяроскуро, использовать глизаль или импасто, можешь изощряться, делать полимахи — мазки, которые содержат сразу несколько цветов, — но всё это лишь жалкая попытка воплотить момент, как будто ежели всё это будет здесь изображено, оно воскреснет.
____Для воссоздания тебя мне требуется тюбик цинковых белил, со мной уже сложнее, но понадобится преимущественно кобальт синий, такого цвета был пиджак и брюки, этот цвет в костюмах я теперь не выношу. Смотрю на наше свадебное фото, мы были счастливы и глупы… Боже мой, о чём тогда с тобою мы мечтали… Нас ждал успех и покорение столицы! Опережая ход повествования, нельзя сказать, чтобы мечты наши не сбылись в полной мере, но, кажется, уже постфактум, что мы в грёзах упустили важную деталь. Ты замечала, как ореол романтики в купаже с человеческим самообманом озаряет свадьбу? Все видят в этом ритуале окольцовки самый нравственный, альтруистический поступок, но на деле корень часто кроется в беременности, ипотеке, получении гражданства или пекуниарном интересе, а может, и банальном собственничестве. Давай признаемся друг другу честно, мы с тобой имели предпосылки идентичного порядка. Мы думали о переезде и о том, что в другой город нужно ехать, непременно состоя друг с другом в браке. Пишу без обиняков, что пушингом идеи этой занималась вся твоя родня. Им всем казалось: неправильно куда-то уезжать, когда мы не женаты, что раз мы собрались отдельно жить и обустраиваться насовсем в столице, то нам положено сначала расписаться. К тому же в речи твоей матери проскальзывал не раз упрёк о том, что по моей вине ты делала аборт; аборт, испортивший твоё здоровье; аборт, после которого ты не могла уже иметь детей. В её глазах лишь я один был этому виной. Да, ей казалось, что без брака я могу тебя там бросить, как это смешно сейчас звучит… Я подвожу к тому, что брак наш не был исключительно решением, рождённым между нами, он был отчасти продиктован нам средой, и обстоятельствами, и роднёй. Но я о нём не сожалею, не подумай, моё неудовольствие обуславливается только тем, что мне хотелось бы иначе справить свадьбу. Я знаю, это глупая мечта, синдром перфекциониста, что можно было бы устроить лучше: сделать предложение тебе тогда, когда бы мы с тобою были независимы от обстоятельств, купить другой костюм, не этот мерзкий синий, выбрать ресторан получше, а не то убогое кафе, в котором мы справляли, пригласить других гостей, не звать на свадьбу тех, с кем после больше не общались, позвать на свадьбу музыкантов мариачи, сменить город торжества… Не перечислить всех идей, фантазия уходит много дальше, чем вмещается в реальность. А вот действительность сшивалась из того, что мы невероятно торопились справить торжество, при этом опираясь на довольно незначительный бюджет, но лейтмотивом было то, что нас не столько поздравляли, сколько, как казалось мне, прощались с нами. И этот дополнительный, изнаночный посыл, привнёс в праздник единства грусть разлуки. Мы уезжали не в медовый месяц, а в далёкую столицу. Протягивая в мыслях нить в ту нашу молодость, да филигранно, так чтоб эта нить не прикасалась ни к чему, что было после, чтоб она звучала чисто, как отдельная струна, я нахожу, что звук её, её мелодия — полёт двух птиц, стремление, преодолев пространство, найти укромный уголок среди плодоносящих кущ гнездовья. Наш переезд, конечно, не сравним с миграциями перелётных птиц, в нём было много больше рацио, чем, скажем так, чутья или инстинкта, но всё-таки нутро подсказывало нам, что эта жажда переезда не только плод расчёта, но и требование времени, настало время покидать провинциальное мильё, и не прислушиваться к зову собственной души определённо было бы ошибкой.
____Час ранний, и потому прохладно, мы стоим у красного автомобиля, забитого от крыши задних сидений до багажника житейским скарбом. Нас с тобою провожает моя мать. Прощаемся сумбурно, как это всегда бывает. Я сажусь за руль, мы машем матери, и я включаю задний ход. Последний взгляд на дом, в котором жили, и на мать, руки которой сцеплены друг с другом, они пытаются сдержать отнюдь не импульс к действию, а душу, что выказывает беспокойство, и после взгляда этого единственно асфальтовая гладь дороги, уносящая нас далеко к мечтам.
____Прибыв на место, мы нашли квартиру, сняли её в первый день; но, по правде говоря, поторопись, без опыта мы выбрали не лучшее жильё, недорогих вариантов было мало, и этот показался нам довольно сносным, хотя эта квартира-студия была на деле та ещё конурка: паршивая сантехника, до тошноты зелёные обои, хлипки стол и ванна, что шаталась, даже если ты её заденешь. Но нужно отдать должное, и плюсы у квартиры были: недорогая рента, близко от метро и дом, по крайней мере, современный. Когда мы только въехали, квартира была грязной, ничего не скажешь. Мы прибирались целый день, смывали грязь: наследие от предыдущих квартирантов. Сейчас через года это звучит, как трудная работа, но нам тогда она с тобою не казалась в тягость. Мы вычищали ведь не грязь и пыль, а наше жизненное, пусть и малое, но всё-таки пространство. Понять это, пожалуй, могут только те, кто начинал когда-то жить отдельно. А мы с тобою начинали это делать вместе, вдалеке от всех, и потому для нас даже приборка была праздник. В два следующих дня мы закупились кухонными принадлежностями, приобрели матрас, чтобы комфортно спать на неудобном бежевом диване, мы заменили даже стол на кухне и развесили картины, взятые с собой из дома, так стремились мы к уюту. Ты так была решительно настроена распаковать все вещи и очистить дом, что даже не использовала свою шутливую отговорку, когда я вдруг просил тебя помочь. Обычно ты всегда мне отвечала фразой: «Не могу».
____— Почему? — доверчиво интересовался я.
____— У меня не ручки, а лапки, — ты показывала руки с кулачками, поджатыми к себе. Естественно, что после шутки ты всегда мне помогала.
____Сказать, что мы были в восторге от столицы, будет недостаточно, чтоб отразить все наши чувства. Нас удивляло всё вокруг: от птиц, ухоженных дорог, метро, до парков и торговых центров. Нам, только что приехавшим провинциалам, всё казалось лучше, чем в родимом захолустном городишке. Столица вмиг очаровала нас, мы в ней не видели изъянов, мы были ей опьянены, мы сделались адептами её устройства и среды всего за пару дней. Даже сейчас, когда я вспоминаю те восторги первых дней, я не могу отделаться от притягательного метачувства — не побоюсь употребить здесь этот модный префикс, который надо и не надо добавляют ко всему, не озадачиваясь тем, что, собственно, он значит. Мне доставляет удовольствие одно только воспоминание о том, что мы были с тобою счастливы, и жизнь наше имела осязаемые ориентиры. Я должен был устроиться работать, а ты, конечно, поступить в консерваторию, а уж затем преподавать, как раньше репетиторствовать детям. Всё это кажется на первый взгляд довольно простой целью, но на деле мне хотелось после окончания учёбы идти работать не каким-нибудь никчёмным клерком в банк, единственный функционал которого заполнить правильно бумаги, а устроиться на должность финансиста, обучиться ремеслу и стать специалистом, тем, кто делает прогнозы и даёт оценки; вакансию такую нужно было поискать, никто не жаждал брать на должность junior кандидата без опыта работы, и потому рассылка резюме не приносила результата, по большей части мне не высылали даже тестовых заданий, не говоря уже о том, чтобы позвать меня на собеседование в офис. Не легче была и твоя задача, для поступления в магистратуру на кафедру специального фортепиано ты должна была пройти, во-первых, творческое испытание, на выбор исполнить наизусть четыре произведения, не помню всё, что ты учила, но был этюд Рахманинова и, кажется, аллегро Гайдна, ты их зубрила каждый день на электронном пианино, который мы купили на те деньги, что нам подарили родственники в вечер свадьбы, а во-вторых, пройти коллоквиум на знание истории искусства, преимущественно музыки, и в целом показать свой кругозор в вопросах знания методик обучения игре на инструменте, для этого ты проштудировала очерки о клавирном искусстве, о педагогике, учебные пособия по упражнениям для фортепиано и педализации, статьи о пианизме и множество всего того, что мне сейчас уже не вспомнить. Поэтому неверно будет вспоминать то лето исключительно в контексте посещения музеев, выставок и парков, но также и неверно будет полагать, что наши тяготы не перекрывала заворожённость от произошедших в нашей жизни перемен.
____Мы ехали в столицу не с пустыми кошельками, но расходы на квартиру и продукты неуклонно ели наш бюджет. Я, чтобы заработать хоть какие-нибудь деньги и не пачкать историю трудоустройства, неофициально подрядился в бар барменом. В пивной, работая по вечерам, учился разбираться в видах пива, менять кеги, предлагать закуски в виде снэков или жареных купат. Я не испытывал иллюзий, полагая будто мне подходит труд бармена, но я боялся, что намного раньше, чем смогу найти достойную работу, мы останемся без средств к существованию, а занимать их у родни, мне не хотелось. Ты отдавала силы исключительно на подготовку к поступлению в консерваторию, да и, по правде, раньше осени о репетиторстве мечтать не приходилось. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как работать в баре и обслуживать спивающийся сброд. Работа в баре может показаться несколько проникновенной, если ты взираешь на неё со стороны, когда ты наблюдатель, не участник, видишь драму, словно бы запечатлённую в полотнах Пикассо, Беро, Мане, Сезанна, в «Кафе в Арле» у Гогена, но на деле юный продавец, которому претит вся эта обстановка, всегда как та светловолосая девица с отстранённым взором, работающая за прилавком бара кабаре «Фоли-Бержер».
____Прекрасно помню день, когда я всё-таки решился, что с меня довольно. В тот день, запарившись от множества клиентов, впопыхах переставляя кег с пивом, изрядно надорвал себе нетренированную поясницу. Я не был столь же крепким, как те грузчики, что их таскали, я помню одного, детина-педоморф с комплекцией гориллы: отсутствие волос на подбородке и округлая мускулатура придавали ему ещё большей схожести с ребёнком, а инфантильность, видимо, была не только исключительно физической, но и вдобавок интеллектуальной. Когда работаешь, не удаётся размышлять над тем, какое место ты заимствовал у мира, но возвращаясь после смены — была ночь, повсюду тополя разбрызгивали свою сперму — я вдруг был привлечён мелодией, звучащей из густот деревьев. Там, в темноте, пел соловей, он создавал мелодию, как величайший дирижёр, мешающий эвфонию и хаос, но при этом чудом получая гармоничность. Я слушал его несколько минут, и тяготы работы отступили. В тот миг меня как будто осенило: на что я трачу своё время, когда вся жизнь вот здесь, передо мною? Не то чтоб я не подходил к такой работе, я скорее создан был для дел иного толка, я в баре попросту растрачивал и время, и здоровье.
____С этим чувством возвратился в дом, к тебе. На жёлтом кухонном столе ещё стояла цветущая ветка миндаля в стакане, и я, проглатывая испечённые тобой морковные котлеты, рассказывал о том, что мне открылось. Когда я признавался, что уволюсь, я был счастлив; со мной всегда так, когда я наконец на что-нибудь решусь, всегда становится намного легче.
____— Не буду откладывать, а заявлю об этом завтра.
____Мне тяжело было сидеть, и я лёг на диван.
____— Сильно болит? — ты волновалась, ложась со мною рядом.
____— Это пройдёт, но я больше боюсь того, как мне дальше передвигать в холодильной кеги. Даже после заявления об увольнении мне придётся по законодательству работать ещё некоторое время.
____— А может быть тебе обратиться к врачу? Пусть выпишет тебе больничный.
____— Поглядим.
____— Нет, ну правда, а если у тебя там что-нибудь серьёзное?
____Я тоже беспокоился, ведь не редкость, когда из-за таких нагрузок образуется грыжа.
____— А ты знаешь, — произнёс я, — вот на моей предыдущей работе один парень из соседнего отдела пошёл в зал и там без подготовки решил поднять штангу, и у него произошло смещение позвонка. Сразу это даже установить не могли, ходил несколько дней с болью, а потом лёг спать и просто умер.
____— Не неси чушь!
____— Это не чушь, это реальная ситуация.
____— Ничего ты не умрёшь, ты всего лишь надорвал спину. Это у всех бывает, — увещеваешь ты, но всё равно даже сама взволнована.
____— Просто не хочется умирать, — спокойно рассуждаю я, — и чтобы ты проснулась рядом с трупом.
____— Дурак!
____— Представь, что ты просыпаешься, а я лежу рядом и холодный, — мне уже смешно, я, как всегда, всё оборачиваю в шутку.
____— Ты понимаешь, что так не шутят?
____— А это и не шутки, — я смеюсь.
____— Иди в задницу, — теперь и ты смеёшься, — собрался он умирать. Я тебя мёртвого с кровати подниму, так что даже и не рассчитывай.
____Я обнимаю тебя и целую, но от боли в пояснице втягиваю воздух ртом.
____— Нужно быть аккуратнее, а то ты меня и правда так убьёшь.
____— Это мне надо быть аккуратнее? — ты возмущаешься с насмешкой. — Может быть, это ты будешь аккуратнее поднимать свои кеги?
____Чтобы ты не говорила, я принимаюсь тебя снова целовать. Пара минут объятий.
____— Что ты намереваешься там делать? — всё с тем же показным негодованием ты восклицаешь, когда моя рука ползёт тебе в трусы.
____— Ну пока ничего, — уклончиво отвечаю я.
____— Знаю я эти твои: пока ничего. Ты же только что умирать собирался.
____— Не только что, а чуть попозже, а пока мой организм мне говорит, что я должен постараться оставить перед смертью копии себя.
____— Чтобы я одна воспитывала их?
____— А мы обманем природу с помощью презерватива, как тебе? — я делаю глазами знаки.
____Ты не могла мне отказать и отказаться…
____Вставая на носочки и виляя попой, голая шагаешь, чтоб выключить остатки света. Комнату охватывает темнота.
____— Теперь, надеюсь, ты будешь спать, как убитый, — с усмешкой произносишь ты, упираясь в меня упругой задницей.
____— Да, мне уже намного лучше, но на всякий случай пожелай мне летаргических снов, — я складываю руки на груди.
____— Какой дурак! — ты вовсю смеёшься, заливая комнату очаровательнейшим звоном.
____— Ну пожелай, — настаиваю я.
____— Я вообще тебе ничего желать не буду!

XII

____Мы встречаемся. Ты взволнована.
____— Нам надо идти, — говоришь ты.
____И я следую за тобой и не спрашиваю.
____Но куда идти? Куда идти? Куда? Куда? Куда нам идти?
____Но я не спрашиваю. Не могу спросить. Зачем куда-то мы идём, когда мы снова вместе? Мне это не даёт покоя и тебе. Куда мы вновь бежим? И от кого? Когда мы рядом. Мы с тобою. Снова рядом. Но от кого бежим? Опять. Опять бежим. От самих себя?
____Неужто всё так плохо, что главное — бежать? Бежать за грань и в неизвестность. Куда бежать? Или от чего? От кого бежать?
____Я просыпаюсь. Да, я знаю, такого не случалось с нами, но снами нельзя управлять. Они такие, какие они есть. В них тоже часть и нашей жизни, в них тоже наши чувства. Но мне не перестаёт казаться, будто сны — излишки жизни.
____Ну а теперь, советую, бросай читать. Настало время. Да, дальше незачем читать. То, что будет дальше так невыносимо, что тебе — теперь я думаю иначе — не обязательно всё это знать. Закрой и выброси эту безнравственную и недостойную прочтения рукопись.


____И вот пишу я самому себе. Уже и не надеюсь, что ты далее читаешь. Или всё-таки надеюсь? Ведь появилось же, залезло в предложение местоимение «ты»!


____Я отрабатывал свои последние недели, ничтожный разливщик пива: «Вам лагер или эль?» — «Светлое или тёмное?» — «Да, есть сидр, он из яблок, поэтому с выраженной кислинкой».
____И всё же я сменил работу, меня взяли фактически учеником в одну финансово-аналитическую фирму, где учили, оперировать массивом и работать с базами данных. Поскольку в институте этому не учат, я представлял собою поначалу ноль, и мне довольно часто приходилось что-то изучать ещё и дома, чтобы удержаться после испытательного срока. А ты бы не была собой, если бы не поступила на магистратуру. Отныне мы с тобою не встречали вместе ни рассветы, ни закаты. Ты вставала рано на учёбу и была всецело ей посвящена, а вечером преподавала в школе для детей.
____— Знаешь, — как-то раз произнесла ты с грустью, возвратившись ночью после работы в музыкальной школе, — я учу детей, и это так здорово, они такие молодцы, но иногда я думаю о том, что также я могла бы обучать и своего ребёнка…
____Я не ответил на излитую тобою грусть. Как ничего не мог сказать на то, что мы с тобой, живя в столице, практически и не ходили никуда. Пришли зима, было довольно холодно и сыро; я, как и раньше, получал ничтожно мало, ты не больше, значительную часть бюджета поедала рента, поэтому у нас не оставалось денег на всё то, что не было насущным. Я знаю, не такую жизнь себе мы представляли, но действительность была такой, что, только будучи специалистом, можно было ожидать высокую зарплату. Мы жили, я бы так сейчас сказал, днём завтрашним, а не текущим. Все радости и все восторги, мы откладывали как бы на потом, сейчас, казалось нам, необходимо было что есть силы вкалывать, чтоб в будущем иметь хотя бы опыт за спиной. Конечно, нам казалось, что несправедливо, когда в лучшие и молодые годы ты являешься, по сути, бедняком. Нам, как и всем, хотелось жить сейчас, а не через десятки лет, когда в суставы постучится старость. Теперь могу я заключить, что многое мы попросту не понимали; да, я устроился работать финансистом, но лишь намного позже в мой повседневный лексикон войдут слова, такие как bayback, goodwill и маржин-колл.
____Апофеозом нашей неприглядной жизни был момент, когда ты уронила и разбила свой смартфон, и я довольно грубо сгоряча сказал, что ты неаккуратна, и что новый будет стоить очень много денег. Я говорил всё это, будто ты сама того не сознавала. Конечно, это было выражение моей досады, кругом я был не прав, я вместо слов поддержки, как дурак, усиливал твою обиду на саму себя.
____— Я не могу так больше жить, — ты разревелась, — мы, кажется, и не живём, мы кое-как сводим концы с концами! И ты во всём меня обвиняешь! Я всегда во всём виновата!
____Ты облегчала душу, выговаривая мне обиды. Мы оба делали это довольно часто, агрессию смещали друг на друга, будучи не в силах дать отпор гнетущим обстоятельствам. Не знаю, думала ли ты о том, как всё это меня гнетёт. Я был мужчиной и пытался играть назначенную мне роль, но перед жизнью я был, так же как и ты, бессилен. Я также был никем, я ничего не знал и не умел; всё то, чему учили нас, не стоило, как оказалось, и среднестатистической зарплаты, а ты сидела предо мной и плакала. Моя любимая женщина в слезах, и я мужчина ничего поделать не могу. Что может быть ужасней для самолюбия мужчины? Что сделал я? Сжал зубы посильнее, я делал так всегда. А что ещё мне оставалось? Идти ограбить банк? А может, застрелиться? Что я мог? Устроиться на две работы и жить ради бабла? Ради проклятых денег, чтоб у нас их было хоть на чуточку побольше? Чтобы я тебя не видел днями? Ты этого хотела? Знаю, нет. И я принял ту данность, что была передо мной: жалкую, суровую, худую и тугую.
____Вот очередная обнажённость и неприглядность нашей частной жизни. Должно быть, тебе больно её вспоминать. Ты её смущаешься, она убога, неприлична и груба. Вот потому всё то, что было между двух людей, меж них остаться и должно. Ведь каждый сам себя стыдится. Мы все стыдимся наготы. Наготы душевной.
____Не знаю, представляла ль ты тогда, рыдая, как любил тебя я? К тому моменту я уже себя порядком приучил сносить все тяготы судьбы, которые она мне посылала, но я не мог смотреть на то, как ты рыдала. Мы были пусть и маленькой, но всё-таки семьёй. Конечно, я переживал, любимая, и за тебя. Ты для меня была тогда не просто лучшим другом, ты была единственной средь всех, единственной среди чужих. Родные были далеко, а у меня в том городе всего-то был один приятель. Больше никого! И только ты. Только ты с утра, только ты в постели, только ты в моих руках, только ты в моих речах, только ты в моих глазах, моих мыслях, в моих грёзах, только запахи твои, только твоя радость, только твой лучистый смех, только твоя нежность…
____Мне тяжело это писать…
____Тебе тяжело это читать…
____Конечно, может быть, сейчас я для тебя подонок, за то, что всё это пишу и открываю нашу с тобой слабость, открываю свою душу через столько лет. Да, так не принято, и я мерзавец, негодяй, урод, скотина, тварь, ублюдок… Прости… прости меня за эту непристойную отрыжку, хоровод, фонтан, водоворот… не знаю. Ты представляешь, как всё это тяжело? Нет? Ну вот не надо, не надо представлять… Опять я сквернословлю, не могу себя сдержать. Однако мат — есть признак искреннего тона. За столько лет, прости, не научился давить искренность в себе и чувство, как давят носком туфли слизняка или окурок. Вот так бы научиться и давить в душе любовь! Прицелился, поставил каблучок и надавил на эту тварь. Два поворота и — вуаля — любви как не бывало! Необходимейшее мастерство! И где же его только изучают люди? Я, к сожалению, так не могу. Не поднимется нога. Ты погляди, в кого я превратился: сижу и плачу над бумагой.


____Всё, мне стало легче. Выпил кружку чая и тебе советую перед тем, как мы продолжим. Не стесняйся, отвлекись от книги, сходи на кухню, завари чайку. Он и тебе пойдёт на пользу. В самом деле для здоровья человеку нужно выпивать достаточно воды. Я подожду.


____Надеюсь, после маленького, но необходимого привала, тебе будет несложно возвратиться на тот след, который взял я. Не волнуйся, я проходил по этим тропам десятки раз и помогу тебе, конечно, если ты читаешь дальше. Я надеюсь.
____Я должен отдать должное стойкости твоей, ты сильной была женщиной, но всё-таки ты женщиной была, не думай, будто я когда-то это упускал из вида. Ты с самоотречением была готова в нужную минуту подставить своё хрупкое плечо, чтоб удержать меня, когда бы я вдруг начал падать. Помимо самого себя, я мог рассчитывать лишь на тебя, а двое это уже много. Один не воин в поле, но вот двое уже кое-что. Мне виделось, что мы с тобой едины, не то чтобы одно, но нас объединяла, кажется, любая мелочь; моё мировоззрение, суждения оказывались референтны для тебя, а то, что было важно для тебя, ценимо было мною, поэтому наша семья была не просто суммой единиц. Ты не задумывалась почему 1+1 — ещё не 2? Нет, дело здесь не в операндах. Дело в том, что между ними всё ещё стоит распятие, а единение они приобретают только в двойке. И по-другому не напишешь, только 2.
____Мы сами создаём реальность, в которой пребываем, всё это из нас, однако часто так бывает, что она нам не несёт гармонии, или несёт, но только лишь отчасти, конечно, кажется со стороны, что волен её человек менять под свои нужды — давай мы с понедельника начнём жить по-другому, — но я, отбрасывая сложность перемен, извечный скепсис к результатам, слишком хиленький мотив, хочу остановиться на метакогнитивном искажении, известном под эффектом Даннинга — Крюгера, когда в силу невежества или слишком скудных знаний, совершая промах, человек не может осознать своих ошибок и масштаба заблуждений. Вот так же мы с тобою были молоды, судили хоть и здраво, но отнюдь порой не зрело, делали ошибки, их не сознавая. Сейчас, в этом послании, я признаюсь тебе, хотя, мне помнится, я пару раз пытался раньше, только в более неясных и сумбурных фразах, которые ты, в силу их незавершённости, понять была бессильна. Теперь перед бумагой много проще не только формулировать чувства или умозаключения, но и к тому же транскрибировать в слова и буквы самость.
____Проблема всего общества мне видится, пожалуй, в том, что человеку от рождения навязывают роль, к которой он бывает попросту не приспособлен, а может, просто не готов, а может быть, к подобной, но не столь тяжёлой ноше. А если же конкретно, то веду я вот к чему: что женщины мужчинам предписывают быть, безусловно, сильными, мужественными, более устойчивыми как физически, так и морально, хотят чтобы мужчина больше знал и быстро находил решения. Все перечисленные качества — добродетели, однако давай разбираться в ожиданиях и в том, что есть на самом деле. Да, средний человеческий самец крупнее самки homo, однако это говорит нам лишь о том, что он физически сильнее, а потому скорее будет агрессивней. Но женщины нередко грезят и о том, чтоб мужчина был к тому же добрым, нежным, чутким, чтобы разбирался в лирике, искусстве, пусть даже и поверхностно, но, ты же рассуди, которая из женщин будет восхищаться тем, что спутник её жизни выучил арго и смотрит по субботам с пивом, как играют форварды его любимейшей команды? Изысканной же части женщин грезится, чтобы мужчина был не только сильным, но и нежным, умным, одарённым, вот только пусть мне объяснят, так почему же женщины тогда хотят, чтобы мужчина обладал вдобавок каменным холодным сердцем, неуязвимым для душевных ран? Ну неужели женщины считают, оттого что у мужчин между ног болтаются тестикулы, они не чувствуют печалей и невзгод? Думают, что их не ранит подлость и коварство, им не тяжело терпеть тычки судьбы. Да, мужики сжимают кулаки; да, стискивают зубы, но это же не говорит о том, что им не больно! Не говорит о том, что тяготы судьбы сносить им просто. Люди заигрались с этими ролями! Всем видится не человек, а роль! Вот ты мужчина — ты решай. Тогда ты, женщина, закрой хлебало! Понравилось? Я думаю, что нет. Так обращаться нужно к человеку! Один готовит лучше суп, другой искусно водит мотоцикл. Ну почему же первый человек — кухарка, а второй воспринимается в сознании, как брутальный байкер? Стереотип. Слова. Шаблоны. «Что это за мужчина, который так воспринимает…» — «Будь взрослым человеком…» — «Женщина так не должна…» Я слышал это сотни тысяч раз. Ты слышала не меньше. Все слышали подобные формулировки, только что с того? Я не хочу быть «взрослым», не хочу «мужчиной», «мачо», быть «отцом», «супругом», я хочу собою быть. Хочу быть тем, кто я. Не образом и не понятием, не представлением чужим о том, каким быть должно. Я личность, у меня есть чувства, а мне всю жизнь навязывали роль: необходимо быть таким-то… Мы все навязываем друг другу роли. Я роль навязывал тебе: скромнее аппетит, побольше преданности, слушайся меня… Ты мне навязывала то, что ты хотела видеть: будь мужчиной, нам нужны материальные блага… Нельзя сказать, что не были мы правы, это нас формировало, и я перед тобою даже в некоторой степени в долгу за то, что ты меня хоть так, но всё же направляла. Однако если я тебе прощаю пресловутость всех стереотипных взглядов, то другим не буду. Я не хочу меняться ради тех, кого совсем не знаю! Я не хочу играть какой-то архетип. Я знаю, это прозвучит заносчиво, но я люблю и уважаю в себе то, что есть во мне и, может быть, нет в прочих. И это же я уважал в тебе. Я перед этим даже преклонялся. А другие, ты не представляешь, как они шаблонны. Конечно, каждый уникален для себя, но многие мне всё-таки такими не казались. Всё то, что было в них, не согласовывалось с моим культурным кодом. Их ценности меня не задевали, их интересы были мне скучны, их достижения, поступки были для меня посредственны, но тут вопрос скорее ожиданий. Мы все всегда чего-то друг от друга ждём, и каждому, по сути, нужен, к сожалению, не тот, кто есть, а тот, каким мы представляем человека. Я просто не хотел быть тем, кем представляли меня остальные. Я даже не был тем, каким меня хотела видеть ты, теперь от этого я всё-таки свободен, это греет.
____Но именно тогда мы жили по таким ролям. Мы даже так распределились: ты готовишь пищу, я вожу авто, ты гладишь тряпки, я чиню какой-нибудь там бойлер или кран. Умнее было б взять хотя бы часть твоих дел на себя, а вот тебя отправить как-нибудь чинить проводку. Но я играл крутого мужика, а ты замученную бытовухой бабу. Не знаю, почему считается, что будто бы в семье любая женщина сильней страдает от всех этих тривиальных итераций. И самое смешное, я тебе тогда ведь верил. Потом через года я буду жить один, я буду всё чинить, готовить, мыть, стирать самостоятельно, и, знаешь, я не буду жаловаться и ворчать. Мне жаль сейчас, что я тебя тогда не отодвинул и сам не взялся за твои домашние дела. Не так, чтоб помогать тебе или готовить вместе, а сказать: «Не хочешь и не надо! Буду делать сам!» — но только чтобы ты меня не упрекала. Мы преподносим всё, как будто делаем не для себя, а для других, хотя какие могут быть другие, если вы живёте вместе и единою семьёй? Даже спустя время в этом мне не удалось тебя понять. Я не могу понять, ну от чего же ты так сильно уставала?
____Внушаемые люди верят, что их жизнь должна бы быть подобна любимому ситкому, где все всегда прекрасно шутят, и где любая грусть и все невзгоды обязаны восприниматься вроде гэга. Но жизнь не жанр, и не комедия, не драма, как кому-то бы хотелось. Скорее это, если обращаться к книге поварских рецептов, что лежит в фойе отеля, фарш, в ней есть и то, и это, и даже большее, в ней есть размеренность, нейтральность и рутина, которых не найдётся ни в комедиях, ни в драмах. Есть то, что происходит каждый день, есть то, к чему ты привыкаешь, а есть и то, с чем не смиришься никогда. Нам остаётся только лишь меняться, переосмысливать устои, создавать на пустом месте разность, а иногда даже бороться с усталостью и разобщённостью весёлой шуткой, смехом или безразличием. Невероятно то, что люди вечно что-то ждут извне, но редко что-то сами жаждут привнести. Спроси людей, чего бы им хотелось, и к чему они стремятся, и большинство тебе ответит, смею я предположить, что они хотели бы от мира то или иное, что были б счастливы, когда заполучили что-то, но только единицы грезят привнести в этот убогий мир хотя бы чуточку добра или достатка. И даже материнская любовь в своих истоках и чистосердечии не следует кредо альтруизма. Ведь истинная жажда материнства не алкание блаженства чаду, а стремление себя почувствовать богиней. Для отпрыска любой родитель — бог, покуда малое дитя ещё себя не осознало. Родить ребёнка, значит обеспечить себя искренней любовью. Не думай, будто я стремлюсь принизить здесь заслуги материнства, только воздаю то, что положено, и эгоизму. А он как раз толкает нас на эти вчуже несколько постыдные манёвры. Мы все хотим, чтобы у нас всё было непременно сладко, ароматно и красиво. Однако я всегда считал, конечно, тогда более интуитивно, чем, скажем, сформулированное ныне в тезис, что именно совместно пережитые невзгоды ведут к оссификации в семье, что именно они и формируют ту основу, на коей будет строиться всё остальное, позволяющие понимать, возможно ли нам опираться друг на друга в чём-то. Ты этой мудрости не разделяла, это доказало время. Но не подумай, это не твоя вина, здесь, безусловно, только лишь моя ошибка, я применял к тебе с себя лекало, я думал, коль выдерживаю я, тогда и ты должна справляться с испытанием, а ты, теперь мне видится, гналась за мной в том темпе и в таких условиях, которые противоречили твоей природе. Чтобы ни делал я, ты верно следовала рядом. Подобной сопряжённости не знал ни до, ни после я. Это было почти идеалистичное единение. Я, было дело, даже пробовал в фантазиях на вкус реальность, допуская, что бы было, если б мы с тобой перебрались в тот или иной из южных городов, а может, за границу, в общем-то, куда угодно; я забрасывал нас мысленно в далёкие и совершенно неизвестные нам города. Зачем я это делал? Искал счастья. Тогда я думал, что, забравшись в самую уютную глубокую дыру, мы в ней способны будем обрести блаженство, не замечая, что счастье не находится в других краях, и что за ним не нужно ехать через горы, его можно добывать прямо сейчас.
____Но и тебе казалось, будто бы в рецепте счастья есть ингредиент, которого мы не имеем. Хотя, возможно, это было обязательным условием твоей гармонии, а мне это казалось лишь второстепенным. А может, так я защищал себя? Принял ужасный факт за данность, игнорируя твою нужду.
____Зелёные глаза ребёнка, что бежит по ниве. Длинные, светящиеся солнцем волосы, разбрасываемые ветром. Ты его не помнишь, этого ребёнка? Ах, ах, постой, сия картина не руки ли Вана Мегерена? Неправда ли хорошая, искусная фата-моргана! Этого не можешь помнить ты, у нас с тобою не было детей. И не могло быть… но, бывает, я такое допускаю, что они могли бы быть… Мне хочется, чтобы они у нас с тобою были, кажется, они могли бы что-то изменить…
____Но смысл здесь говорить о несвершённом? Пускай это останется на совести моих обыденных самокопаний.
____А может быть, тебе в то время просто не хватало близких душ?
____— У меня здесь совершенно нет подруг, — ты после переезда жаловалась, что тебе невероятно грустно.
____— Как ты заметила, и я здесь не особенно с кем-то общаюсь. А как же те девочки, что учатся с тобой в консерватории?
____— Я общаюсь с ними, мы неплохо ладим, но это всё равно не то. Мне не хватает настоящей дружбы.
____Как удивительны переоценки, в том городе, откуда мы, нельзя сказать, чтобы у нас были невообразимо близкие друзья, но после переезда нам порой казалось, что контакты с ними были образцовой дружбой. Приглядываясь, я могу сказать, что и тогда в нашем кругу нечасто находились личности, с которыми хотя бы иногда, но всё же можно было обсудить кинематограф, музыку, искусство, разные науки, социальные проблемы, этику, консеквенциализм, и, упаси господь, ведь нам не требовалось, чтобы люди знали истинное имя Анри Кросса или устройство Токамака. У нас с тобою было просто много больше интересов, чем у прочих, а у меня к тому же гадкое предубеждение, что другом можно называть только того, кто хочет и готов пройти с тобой суровейшие испытания, а вовсе не всех тех, кто только и готов, что разделить с тобою радость и вино. Ты не задумывалась, почему любая общность на войне подобна братству? Да потому что их сбивают, сплачивают испытания, подобным образом объединяется и эмигрантская среда, но нынешнему поколению, живущему в достатке и не знающему тягот и лишений, всех прелестей слепого альтруизма ради друга не понять. И если все заумные вопросы мы могли обсуждать друг с другом, то тебе недоставало разговоров по душам. Невысказанность порождает отчуждённость, нам было хорошо друг с другом, но нельзя же полагать, что мы могли бы попросту замкнуться только друг на друге.
____Желая рассказать всё то, о чём болело моё сердце, я принялся писать. Писательство так увлекло меня, что я немало вечеров после работы и непременно в свои выходные очень долго, кропотливо ткал из слов роман. I was in the wonderful world of words. Работа над романом меня очаровывала, но я, чтобы не трогать старых ран, не хочу привносить сюда хотя бы каплю из того произведения, упоминая даже пусть и вскользь название романа, хотя, конечно, то, что я его уже коснулся, придаёт и этому творению некоторую интертекстуальность.
____В воображении я уповал, что это будет magnum opus, хотя кто знает, может, так оно теперь и есть. Однако никто не понимал, ни ты, ни уж тем более другие люди, что эта книга пишется сугубо для моей души; дыру в ней разглядеть ты не сумела. Большая чёрная бездонная экзистенциальная дыра. Она, подкармливаемая бедностью и неустроенностью, нашей изолированностью, всё больше разрасталась. И я, спасаясь от сжирающей меня бездонной пропасти, схватился за то, чтобы было под рукой, я уцепился за тебя и за бумагу. Бог знает почему я выбрал вас обеих. Наверно, вы тогда казались мне надёжнейшей опорой. Иные заливают эти бреши в своих душах алкоголем, но я тогда не пил. Чуть позже, без тебя, я испытал подобный способ, и мне теперь понять всех тех, кто затыкает эти дыры пробкой от бутылки, уже не так немыслимо и сложно. Да и теперь, взгляни, ведь эти буквы — кляп. Душа кричит словами в строчки, на бумагу. Пока она кричит, тебе как будто легче, нет тяжести в груди, и карцинома духа, чёрная дыра души, как будто уменьшается в размерах. С тобой её я, были времена, не ощущал. Да, ты была лекарством, хотя и этого не знала.
____Что же касается тебя, то очень долго я ошибочно считал, что панацея для тебя — искусство. Я думал, раз ты музыкант, то музыка способна вылечить тебя от всех печалей. Лишь много позже осознал я то, что был ужасно слеп, когда смотрел на душу через призму твоего таланта. Ты не была одним лишь музыкантом, ты не была бездушным роботом-профессионалом, которой только то и может, что давить на клавиши фортепиано, ты прежде прочего являлась женщиной, алкающей заботы и душевного тепла. Я и сейчас не перестаю тобою восхищаться за тот день, когда ты принесла домой котёнка. Всю нежность и заботу, что хотела ты отдать ребёнку, подарила этой кошке.
____Стояла осень, холод и дожди. Ты возвращалась ночью после музыкальной школы, было так темно, что, кроме чёрного, иные краски и не различались. В какой-нибудь двадцатке ярдов от угла нашего с тобою дома ты углядела возле мусорного бака ничтожнейшего чёрного котёнка, торчащий во все стороны всклокоченный подшёрсток непоседы наводил на мысль, что он, безродный и осиротевший, был не потеряшкой, а являлся порождением самой тьмы. Тебя он испугался и метнулся под машину с писком — или с жалобной мольбой. Ты с разрывающимся сердцем выгнала его из-под машины, он забился в угол к лестнице у дома. Ладонью ты сгребла его, и с этих самых пор он стал не уличным, а нашим.
____— Он будет с нами жить, — сказала ты, входя в квартиру, и я был рад не только милому зверьку, глядящему крупинками двух жёлтых глаз с наивным любопытством, но и чертовски горд за твой поступок.
____— Правда, он милый? — спросила ты, разглядывая, как сокровище, свою добычу.
____— Ага, но он так мал, что, мне кажется, у него не ножки, а псевдоподии, — ответил я.
____Уже спустя неделю оказалось, что у этого котёнка панлейкопения. Аутоноэтическое сознание мне выдаёт, как делали ему уколы: ты держала кошку поварскими рукавицами, чтобы тебя она не укусила, а я вводил под кожу кошке иглу шприца. Одно можно сказать определённо, без лекарства этот маленький котёнок был бы не жилец. Я помню наш восторг, когда этот милейший зверь, преодолев болезнь, вернулся к радостной неугомонной жизни. Мне кажется теперь, что ты тогда спасла намного больше, чем просто маленькую кошку...
____Уверен, перед смертью каждый должен сам себя спросить: «А спас ли я кого-нибудь за срок, который был мне уготован?» Зазря прожита жизнь, в которой человек не смог спасти от смерти хоть кого-то. Мне в этом плане повезло меньше тебя, а может быть, и были случаи, но я настолько был собою озабочен, что эгоизм не позволял в упор увидеть шанс спасти кого-то. Спасти кого-то, чтоб спастись и самому…